— Я хочу того, что выгодно вам и вашему будущему супругу. В Арморике живет много каледонцев — и я хотел бы получить разрешение набрать там людей… и возможность это сделать. Хоть что-нибудь. Его Величество может считать, что после победы на юге он легко отыграет все назад, но вы разбираетесь в наших делах лучше. Если мы не удержим хотя бы север, Каледония станет частью Альбы — и очень надолго, если не навсегда.
При слове «Альба» Жанна невольно морщится. Немудрено — во-первых, всякий обиженный альбийской королевой подданный обычно бежит именно в Арморику, где у него уже и родни и друзей хватает. Особенно если этот подданный — католик. Во-вторых, именно на Арморику и Нормандию частенько сваливается военный флот Альбы. Так что не любят там верных подданных Ее Величества королевы Маб сильно. Очень сильно. Зато любят и привечают всех, кто с Альбой на ножах.
А еще Жанна думает о том, что армия уходит на юг. И что очень хорошо бы сделать так, чтобы у Альбы на время марсельской кампании и правда были связаны руки. Ему не нужно читать мысли королевы армориканской, тут все давно ясно, как это небо. Одна беда — Арморика невелика и небогата. Не сможет предложить много, даже если захочет. Но Джеймсу Хейлзу сейчас положено находиться в отчаянном положении, когда любая крошка — может быть, шанс дожить до весны.
— Я дам вам двадцать пять тысяч ливров, позволение набирать людей в Арморике и письмо к адмиралу моего флота, — армориканский военный флот — одно название, сущие слезы, но все-таки флот, а потому к нему прилагается адмирал. — Вы сможете перевезти набранных вами людей в Лейт. И я надеюсь, что вы не станете пренебрегать различными не слишком законопослушными армориканцами, — подмигивает Жанна. — Я даже надеюсь, что некоторую часть своих неверных подданных больше не увижу никогда.
И торговаться смысла нет — Жанна обещает ровно столько, сколько может.
— Ваше Величество, насколько я могу положиться на альбийцев, а на них в этом смысле можно положиться всегда, вы этих людей не увидите…
— Нужно ли вам позволение вербовать солдат на копях и каторгах? — Жанна, кажется, полностью поверила, что у просителя безвыходная ситуация, и теперь всеми силами пытается помочь. До чего же славная женщина… даже слегка неловко водить ее за нос, хотя кому и где мешали лишние полтысячи солдат? Особенно, если есть деньги, а они уже есть.
— Это не может повредить, Ваше Величество.
— Считайте, что все эти яблоки уже в ваших руках.
— Благодарю вас, Ваше Величество. Вряд ли они испортят мою бочку.
Жара стоит в Орлеане… и не та, что летом бывает дома — не добирающаяся до костей прозрачная жара, от которой трава желтеет в два дня и стоит такой до следующего дождя, только вереску все нипочем. Здесь жара забирается в глотку, давит на глаза изнутри, и все вокруг будто покрыто слоем горячей липкой пыли. Утром еще можно жить, а к середине дня уже хочется не то зарыться в землю, как саранче, не то убить кого-нибудь.
Уличная грязь почти перестает чавкать и начинает сыпаться — и становятся видны все трещины, дыры и прорехи — вещи и дома словно стареют на глазах. И не только на вид. Не далее как сегодня утром на Джеймса упал балкон. На его же собственной улице — соседский, напротив и чуть наискосок. Тоже неплохой дом, но старый. Джеймс с середины весны ходил по этой стороне улицы — какие-никакие, а тень и прохлада. Услышал скрип наверху, привычно сделал шаг вбок — и только когда сверху посыпалось, понял, что услышал. Ногу ушиб. Плащ весь каменной крошкой покрылся, белая и желтая мелкая дрянь такая, не вытряхнуть самому. Пришлось возвращаться домой, переодеваться. Если бы зашибло, вдвойне смешно получилось бы — горца в городе какой-то старой каменюкой прибило. Дурацкие здания, дурацкий город, жара…
Самое подходящее настроение для встречи с Клодом. Потому что с ним не нужно разговаривать, объясняться, договариваться… с ним нужно поссориться. Всерьез, вернее, почти всерьез. Не до оружия, но близко к тому. Потому что смерть посла не должны записать на его счет.
Поссориться так, чтобы свидетелей и сплетников хватило. Не в особняке герцога Ангулемского то есть. На людях. Мест, где можно таким образом пересечься с Клодом — немного. В орлеанском кабаке его не встретишь, а на прогулке… Клод на прогулке — отдельный анекдот, прогулкой он считает очень быстрые перемещения от одного нужного места к другому, и там он окружен лишь свитой. Свите запретят рассказывать, она и не выдаст. Остается только дворец.
Тем более, что еще нужно получить у Марии-младшей позволение на отъезд в Арморику. Формальность, но ее нужно соблюсти. Значит, дворец, середина дня… неплохое место, неплохое время. Господин маршал почти каждый день там, положено ему. И иногда покидает отведенный ему кабинет. Вот тут, в одном из самых любимых придворными коридоров, можно и завести разговор.
А дальше оно само собой пойдет. Есть в мире сложные задачи, но вот ссору с герцогом Ангулемским к ним не отнести. С ним нужно усилия прилагать, чтобы не поссориться… при первой же встрече. Да одного вида достаточно, чтобы вся желчь радостно ринулась наружу.
Правда, это не вполне взаимно. Сам маршал далек от несдержанности, так что поначалу его придется выводить из себя… нет, не из себя, это слишком сложно. Его придется старательно вводить в положение, из которого он сможет только ссориться. Дабы не уронить свою честь и так далее.
Попросту говоря, Клода нужно довести.
И действительно, чуть-чуть покараулили, и вот он, Клод, а с ним — его хвост. На самом деле, ничего глупого в присутствии большой свиты нет, особенно в этом дворце. Но нужно же на что-нибудь злиться.
На коридор никак не получается: и прохладно тут, и пол каменный — звонкий, фрейлины пробегают, туфельками цокают, любо-дорого посмотреть. Цветные квадраты, круги, треугольники на полу: солнце пробивается через витраж, свет проходит, а жара остается снаружи. Гвардейцы, через одного знакомые, стоят навытяжку, оружие вычищено, ремни и перевязи пригнаны — прицепиться не к чему.
А хвост герцога Ангулемского, все полтора десятка свитских, шуршит, стрекочет и щебечет, как очень тихая клетка с заморскими птицами. Удивительное дело, обычно они молча ходят, с постными мордами, а тут…
…самое время вспомнить про посла. И попробовать убедить себя, что во всем, даже в этом, виноват Клод. И о договоре он мне не сообщил. И денег не даст. И кузину свою обходит десятой дорогой вместо того, чтобы вложить ей ума промеж ушей. И вот если бы не Валуа-Ангулем, не пришлось бы мне браться за эту мерзость. А так — это он меня наемным убийцей и сделал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});