молча налил во вторую кружку ещё горячий чай и протянул ему. Каких-либо враждебных действий с его стороны я не опасался. Уверен, Пума держит его на прицеле.
— Благодарствую,— гость взял в свою лапищу кружку и с удовольствием отхлебнув из неё поднял на меня взгляд. Я так же налил себе чай и принялся неспешно пить, рассматривая своего визави. Держится хорошо, спокоен, глаза не бегают, хотя и чувствуется, что явно не такого приёма он ожидал.
Выпив свой чай гость аккуратно поставил кружку рядом. Я сделал ещё пару глотков, затем не спеша вылили остатки на костёр и, глядя гостю в глаза, спросил ,— Ну что, мил человек, удивлён таким приёмом?
— Так я, товарищ...
— Тю-тю-тю,— прервал я его, покачав указательным пальцем,— ПОКА ещё не товарищ.
— Я всё понимаю,— после некоторой паузы, опустив голову произнёс он,— Форма эта... Да вы только скажите и мы её сразу скинем!— гость вскинулся,— Мы бить этих гадов хотим! Мы к вам, к партизанам хотим уйти!
— А кто тебе сказал, что мы партизаны?— усмехнулся я,— И что вам и тебе конкретно мешает бить этих самых, как ты говоришь, гадов? Ты здоровый, сытый, с оружием в руках. Немцев даже и искать не надо, их полно вокруг. Бей их, да бей. Зачем ты сюда пришёл?
— Так я.. я думал...,— он растерялся.
— То, что думал, это уже хорошо. Вопрос только о чём ты думал, когда эту форму надевал,— я кивнул на его чёрный мундир,— Ну да ладно, не об этом сейчас. Расскажи-ка, мил человек, кто ты такой и с чем тебя едят.
Гость кашлянул и начал свой рассказ.
Плужников Иван Силантьевич до войны работал в колхозе неподалёку от Пензы кузнецом. Продолжал, так сказать, династию. Вскоре после начала Финской войны его мобилизовали и отправили на Карельский перешеек. Там вступил в партию. Воевал пулемётчик Плужников геройски и вернулся в родной колхоз с медалью "За боевые заслуги".
В июле 41-го Плужникова вновь мобилизовали и направили на краткосрочные курсы младшего комсостава, из которых он выпустился в звании старшины и был направлен в формирующийся стрелковый полк на должность старшины пулемётной роты. На первом же партийном собрании он был избран парторгом роты.
Красная армия отступала оставляя под немецким натиском города и сёла. В одном из боёв позиции роты накрыла огнём немецкая артиллерия и сверху ещё добавили пикировщики. Плужникова контузило и засыпало землёй. Старшина смог откопаться, но от резкой боли в левой руке потерял сознание. Прийдя в себя обнаружил, что все его карманы вывернуты, пропали все документы и, что было для него хуже всего, партбилет. Хотя это и спасло ему жизнь. Найди немцы партбилет и пристрелили бы тут же, на месте. А так немцы, обыскав его, погнали к другим таким же бедолагам, попавшим в плен.
Их разместили в чистом поле, огороженном забором из колючей проволоки. Здесь было на вскидку не менее пяти тысяч человек. Дважды в день немцы привозили несколько бочек с неким варевом, которое даже свиньям хороший хозяин давать не станет. Бочки просто сгружали рядом с воротами и охрана смеясь наблюдала за тем, как обезумевшие от голода люди борются за пригоршню хотя бы такой еды. Почему за пригоршню? Да потому, что ни ложек, ни тарелок ни у кого не было.
Несколько человек чудом сохранили свои котелки и попытались ими зачерпнуть еды для своих товарищей, которые не могли ходить, но немцы не позволили этого сделать. Они просто открыли огонь и расстреляли и обладателей котелков и десяток человек, просто оказавшихся рядом. Есть можно было лишь руками. Иногда для большего веселья бочки переворачивали и варево, состоявшее из не чищенных и не мытых полусгнивших картошки, свёклы, моркови и каких-то отходов, вываливалось прямо на землю. Пленные бросались к этой луже и торопливо запихивали себе в рот всё, что попадалось под руку. А фрицы ржали и кричали;— Hey, russische Schweine! Essen Sie mehr Spa?! ( Эй, русские свиньи! Жрите веселее! )
Но немцы не были бы немцами, если бы даже и тут не постарались ещё больше нагадить. Варево было безбожно пересолено и те, кто умудрился набить им себе брюхо, потом страдали от страшной жажды. Воды в лагере не было. Люди умирали каждую минуту. Трупы умерших сносили в одну кучу. Плужникову повезло, что среди пленных оказался военврач, который пощупал его руку и сказал, что она просто выскочила из сустава. Он же и вправил её. На следующий день врача, который оказался евреем, расстреляли. Какая-то сволочь выдала его немцам. В этом аду Плужников провёл четыре дня.
Повезло, что за это время прошёл довольно сильный дождь и можно было хоть на время утолить жажду. Каждый день за колючую проволоку пригоняли всё больше и больше пленных. Дошло до того, что невозможно стало лежать. Просто не хватало места.
На пятый день немцы приказали всем выходить и строиться в колонну. Тех, кто не смог встать они перестреляли. Колонну погнали к ближайшей железнодорожной станции. До станции дошло чуть больше половины пленных. Остальные остались лежать вдоль обочин. Немцы без лишних разговоров штыками и пулями добивали упавших. Ну а тех, кто всё же выдержал этот марш погрузили в вагоны для скота и куда-то повезли. Так старшина Плужников оказался в концлагере под Минском.
Здесь через месяц с ним на контакт вышли из лагерного подпольного комитета. После долгой беседы Плужникову дали задание вступить в формирующуюся из числа советских военнопленных так называемую "Русскую дружину" и собрав о ней все возможные сведения выйти на связь с партизанами или подпольщиками и передать информацию.
Невозможно передать словами те чувства, что испытывал старшина, когда сделал те самые пять шагов вперёд, когда вербовщик выкрикнул желающих вступить в "Дружину". Казалось, что в спину вонзились сотни ненавидящих взглядов, которые прожигали его насквозь. Он едва не вернулся назад, но вовремя вспомнил о задании. Самым омерзительным было то, что одновременно с ним вышли самые отъявленные негодяи и предатели, которые всеми силами старались выслужиться перед немцами. Нет, их, вышедших из строя, было чуть больше десятка, но тем острее было чувство стыда от того, что ты оказался одним из них.
А на следующий день старшина стал свидетелем казни всех членов подпольного комитета. Нашёлся предатель и их повесили. Оборвалась последняя ниточка, связывающая его со своими.
В "Дружине", узнав, что Плужников в прошлом был старшиной роты ( не такая он большая птица, чтобы скрывать это),