не
вальс, потому что это
глупо. Даже если это будет
три раза, сечёшь? Вальсировать три раза с одним человеком —
ничего н-не значит. Я делал это
дв-важды с Тоддом, и у него были такие
уши, что просто… И
что с того, что я случайно ему под-дрочил. Ну. И. Что. Держу пари, я
хорошо поработал руками. У
меня никаких жалоб нет. На самом деле, я очень даже хорош. Правильный зах-хват и всё такое. А когда я кончаю? Знаете, что я делаю после? Я
б-благодарю себя, потому что я в-внимательный любовник, понятно? Мне
приятно, когда я кончаю. Я говорю себе, как это б-было
хорошо, разве это плохо? Бармен! Бар. Мен. Д-добавки. Просто оставь бутылку. Так проще. На чём я остановился? О. Точно. Я даже не
хотел идти на собрание чёртова фан-клуба Райана Идиохарта, понимаешь? Я пошёл, потому что просто п-проверял, нет ли шпионов или ещё чего. Никто не
п-проникнет в замок или типа того. Тина, чувак. Тина бы прон-никла в замок, с-сечёшь? Потому что она просто…. Боги. Она думает, что мои кексы сухие, как и мой крахи… красех. Такие же сухие, как мой
краеухольный чел. Или как там.
Мои кексы ни хрена не сухие, Тина. С-сечёшь? Вот, что я ей сказал, а она такая. Типа. Типа,
Мервин. Она сказала.
Мервин. Ты меня бесишь, потому что ты весь такой остроумный, классный и охуенно крутой, а я нет, потому что я сучка-подросток, которая хочет поиграть с членом Райана. Или к-как-то так. С-сечёшь? Кто так делает? Правильно? Кто так делает? П-прости. Прости. Чувиха. П-прости. Как тебя зовут?
Пожилая женщина, с которой я разговаривал, странно на меня уставилась.
— Ты просто сел и начал говорить, даже не спросил, как меня зовут.
— О. Это к-круто. Или как там. Тебя ведь не Райан зовут, потому что это было бы просто ужасно.
— Нет. Меня зовут. Эм. Бетти?
— Бетти! Бет. Ти. Эй. Эй, б-бармен! Принеси моей подруге Бетти ещё выпить, лады? Она. Она м-моя подруга, сечёшь?
— О Боги, — прошептала Бетти.
— Всё в порядке, — сказал я громко. — Он-ни меня знают. Я прихожу сюда постоянно. — Я наклонился к ней и прошептал: — Я н-никогда не был здесь раньше. Они понятия не имеют, кто я. — А потом я ей подмигнул. — Боги, — простонал я, стараясь избавиться от мошек перед глазами. — Ты с-симпатичная для старой леди. Как сексуальная бабуля. А ты. Типа. Хочешь уйти? Ну там. Поиграть в карты или ещё что-нибудь. Волосы там заплести. Не знаю. Сечёшь?
— Нет, — ответила Бетти. — Не секу. Я просто хочу поесть, но ты упираешься в мой обед локтями.
— О нет! О боги. Бетти. Бетти. М-мне так жаль. Я так… ты ешь пасту?
— Я. Пыталась?
— И мои локти б-были в ней?
— Эм. Да?
— Итак. М-можно сказать, что это… локтевые макароны?
— Эм. Это… паста? И это твой… локоть. Локтевая паста?
— Такого нет, — возразил я ей. — Локтевая паста. Что за. Боги, ты т-такая странная. Я пойду спать. С-спасибо, что пригласила меня на свой день рождения. Пока.
А потом я отключился.
Десятое утро.
— О боги, — стонал я, волоча ноги по дороге. — Убейте меня сейчас же. Или солнце. Мне всё равно кого.
— Кто-то получил прошлой ночью хороший урок, — сказал Гэри, звуча слишком бодро, в то время как я умирал.
— До или после того, как он проснулся в миске с пастой? — спросил Кевин. Засранец.
— Паста лицо! — воскликнул Тигги. — Волшебник Паста Лицо.
— О, с большой буквы, — протянул Гэри. — Теперь это навсегда.
— Дурацкое грёбаное правило, — проворчал я.
Тринадцатая ночь.
— Итак, — протянул Гэри. — Нам с Кевином. Нужно пойти в лес. За. Едой.
Я уставился на них обоих.
— За едой.
— Ну. За ягодами там.
— Ягодами, — повторил я.
— Да, — сказал Кевин. — Чтобы поесть ягод на завтрак.
— Ягоды.
— Лесные ягоды, — добавил Гэри. — Из леса.
— Отлично, — выдохнул я. — Я первый подежурю. Не задерживайтесь.
Час спустя всё стало жутковато.
Я лежал у костра, слушая, как рядом храпит Тигги, и смотрел на звёзды, и внезапно услышал, как эхо пронеслось над деревьям.
Сначала я подумал, что это призрак ест диких кошек.
А потом, что это обезьяны, сражающиеся очищенными, мокрыми апельсинами.
Но потом я услышал:
— О-О-О, КЕВИН. БОГИ. БЛЯДЬ. НАСКОЛЬКО ДЛИННЫЙ У ТЕБЯ ЯЗЫК?
И я бормотал:
— Нет. Нет-нет-нет.
— ЛЮБОВЬ МОЯ, ТЫ НА ВКУС КАК ЛУЧШАЯ АМБРОЗИЯ. ХОЧУ ТЕБЯ ИСПИТЬ.
Меня начало подташнивать.
— КАК ТЫ ВООБЩЕ МОЖЕШЬ ТАК ИЗГИБАТЬСЯ?
— ГЭРИ. ГЭРИ. ТЫ ЗАСТАВЛЯЕШЬ МЕНЯ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЖИВЫМ, И Я ХОЧУ ДЕЛАТЬ МНОГО ЧЕГО С ТВОИМ АНУСОМ.
— Пожалуйста, пусть это будет просто кошмаром, — прошептал я. — Умоляю.
— ТЫ МОЖЕШЬ ДЕЛАТЬ ВСЁ ЧТО УГОДНО С МОИМ АНУСОМ.
— КТО БЫЛ ПЛОХИМ ЕДИНОРОГОМ? ТЫ БЫЛ ПЛОХИМ ЕДИНОРОГОМ?
— Прошу, скажи нет. Пожалуйста, скажи нет.
— ДА. ДА! Я БЫЛ ОЧЕНЬ ПЛОХИМ ЕДИНОРОГОМ.
— Ну почему? — Я застонал и натянул одеяло на голову.
— ПЛОХИХ ЕДИНОРОГОВ НАКАЗЫВАЮТ. ТЫ ЗНАЛ ОБ ЭТОМ?
— ДА! ДА, Я ЗНАЛ!
— ДА, ЧТО?
— А? ДА, ЧТО ЧТО?
— НЕТ. ТЫ ДОЛЖЕН СКАЗАТЬ ДА, СЭР.
— О. ТЫ И ПРАВДА МЕНЯ НАКАЖЕШЬ?
— Не наказывай, — бормотал я, раскачиваясь взад-вперед. — Не наказывай.
— НУ, ДА. ТЫ ЖЕ БЫЛ ПЛОХИМ ЕДИНОРОГОМ. ТАКОВЫ ПРАВИЛА.
— ЧЬИ ПРАВИЛА?
— ПРАВИЛА КЕВИНА ДЛЯ ОФИГЕННОГО СЕКСА.
— Он не должен следовать этим правилам, — сказал я спящему Тигги.
— OХ. ЛАДНО. ДУМАЮ, Я МОГУ СЛЕДОВАТЬ ПРАВИЛАМ. ДАВНО МЕНЯ НЕ НАКАЗЫВАЛИ. МОЁ СТОП-СЛОВО — МЮРИЭЛЬ. ФОНДЮ ДЛЯ ПОМЕДЛЕННЕЕ. И ДЛЯ «ПРОДОЛЖАЙ, ПОТОМУ ЧТО ВСЁ ОХРЕНЕННО» — СЭМ.
— Да ладно! — взвыл я в ладони.
Обезьяны возобновили борьбу за мокрый апельсин с призраками, пожирающих диких кошек.
— КТО МОЙ ПЛОХОЙ ЕДИНОРОГ?
— Я, СЭР. Я ТВОЙ ПЛОХОЙ ЕДИНОРОГ. ОТШЛЁПАЙ МЕНЯ СВОИМ ЯЗЫКОМ.
— ТАК ХОРОШО? ТЕБЕ ПРИЯТНО?
— СЭМ. СЭ-Э-Э-М. СЭМНЫЙ СЭМ.
— Это не нормально, — плакал я. — В этой ситуации нет ничего нормального.
Тигги продолжал храпеть.
— ТЫ НЕПОСЛУШНЫЙ ЕДИНОРОГ. МНЕ ПРИДЁТСЯ ПОУЧИТЬ ТЕБЯ УВАЖЕНИЮ.
— ЗАСТАВЬ МЕНЯ УВАЖАТЬ ТЕБЯ. СЭМ, Я СЭМ. СЭМСЭМСЭМСЭМСЭМ… ЧТО ЭТО? ЭТО ТВОЙ ПЕНИС? СВЯТАЯ МАТЬ БОГОВ, НЕ ЗНАЮ, ВЛЕЗЕТ ЛИ ОН В МЕНЯ.
— Эй, рукоблудники и распутники! — Я пытался петь. Выходило ломано и звучало так, будто я умираю. Потому что так и было.
— О, СПАСИБО ТЕБЕ, ЛЮБИМЫЙ. ВСЕГДА ПРИЯТНО, КОГДА КТО-ТО ГОВОРИТ, ЧТО ТВОЙ ЧЛЕН БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВСЁ, ЧТО ОН КОГДА-ЛИБО ВИДЕЛ.
— ЭМ. Я НЕ СОВСЕМ ТАК СКАЗАЛ. СЭР. О-О-О-О. Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЛ, ЧТО ТЫ ТАК МОЖЕШЬ. ОХУЕННЫЙ СЭМ. Я САМЫЙ СЭМНЫЙ СЭМ НА СВЕТЕ. ОТСЭМИ МЕНЯ СКОЛЬКО ХОЧЕШЬ, ГРЯЗНЫЙ УБЛЮДОК.
И это продолжалось ещё четыре часа.