— Во! Явился не запылился! — недовольно пробурчала пожилая торговка, ткнув напарнице пальцем на группу московских пехотинцев, нагло вышагивающих между рядов с видом экспедиторской комиссии. То был Ванька Пугорь с тремя дружками. Пехотинцы шли вдоль ряда, беспардонно хватая с прилавков все, на что обращали внимание. Сейчас они поравнялись с торговкой выпечкой и стали хватать со столов калачи.
— Опять этот наглый пришел! — ворчали торговцы. — Никогда, лотры, не платят.
— Эй, што робите! — кричала возмущенная торговка выпечкой, хватая Ваньку Пугоря за рукав. Женщина только что приехала торговать из далекой вески и видела Ваньку Пугоря впервые.
— Что?! — возмутился Ванька тем, что ему перечит какая-то баба. Он презрительно вырвал руку.
— А платить? — возмутилась женщина.
— Ах ты… ведьма польская! На тебе плату! — и Ванька Пугорь с размаху залепил торговке кулаком в лицо. Женщина с криком полетела под прилавок в снег.
— Ой, ратуйте! Убивают! — кричала она истошным голосом. Впрочем, удар был сильный — у женщины были в кровь разбиты губы и нос.
— Что же это такое, людцы?! — понеслось со всех сторон. Разьяренные наглым поведением московитов бабы подняли крик, стали стягиваться люди со всего рынка, а четыре пехотинца, видя, что их явно мало против большой толпы, попытались было быстро уйти с рынка. Но толпа их плотно обступила.
— Ах, вы москали проклятые! — кричали женщины. — Пришли на нашу землю и чести не знаете никакой! Платите деньги, защитнички! От кого вы нас защищаете? При короле польском куда как лучше жилось! А ну, платите деньги! Почто бабу покалечили?!
— Шиш вам, а не деньги! А ну, расступись! — стал махать своим мушкетом Ванька Пугорь, разгоняя торговцев. Те испуганно попятились, боясь увесистого березового приклада, но далеко не ушли. Неожиданно сзади подскочил молодой парень с длинной оглоблей и что есть силы с размаху вдарил по голове Ваньки Пугоря. Ванька вскрикнул, покачнулся, шапка, далеко сдвинутая на затылок, упала, оголяя бритый череп, а сам Пугорь повалился на колени, схватившись за окровавленную голову. Парень с оглоблей замахнулся и ударил второй раз. Хриплый крик, и Ванька Пугорь с проломленным черепом рухнул ничком в снег, окрашивая его темно-красным цветом вокруг своей лысой головы.
— Убили! — выдохнула толпа. Один из пехотинцев бросился наутек, его сбили с ног, начали бить, но московит вырвался и убежал. Хуже пришлось двоим его товарищам. Их плотно обступили, не давая уйти.
— Так их! Бей! — крикнул кто-то. — За все ответите, антихристы!
Пехотинцы выхватили ножи.
— А ну, не подходите! — орали они, испуганно озираясь, видя, что кольцо возмущенных людей вокруг них сжимается.
— Бей их, хлопцы! — кричали мужчины. — Не щадите, как они нас не щадят!
Страсти накалились, все уже знали, что грядет бунт «супротив москвы», и люди более не боялись захватчиков, как боялись еще совсем недавно. Толпа налетела на двух оставшихся московитов, колотя их палками, оглоблями, руками, ногами и различными предметами. Вскоре и эта парочка дружков Ваньки Путоря вытянулись на снегу с окровавленными лицами. Как из-под земли появился бурмистр Леонович со шпагой в руке и двумя солдатами. Одни торговцы начали спешно ретироваться, другие же оставались на месте, с любопытством глядя на реакцию Леоновича. Бурмистр, хрустя по свежевыпавшему ночью снегу сапогами, подошел, посмотрел на бездыханные тела московитов, схватился рукой за лицо и лишь застонал.
— Черт бы вас всех побрал! — взревел Леонович. — Вы знаете, что натворили?! Нам этого не простят! Мы же наметили восстание на десятое число! И что? Придется начинать прямо сейчас!
«Это крах, — думал с ужасом Леонович, — Кмитич не готов, мушкеты стрельцов не порчены!» Но делать было нечего. Дорога была каждая минута.
— Пора! — крикнул Леонович. — Беги к ратуше! Пусть бьет колокол! — приказал он хлопцу лет пятнадцати, и тот стремглав сорвался с места.
— Колокол! Они подают сигнал! — к Кмитичу в шалаш влетел часовой.
— Черт! — чертыхнулся полковник. — Что-то случилось, видимо! Седлать коней! К бою! Хутко! Хутенько!
В это время, несмотря на срочность и суету, план Леоновича по выманиваю за стены города части гарнизона, тем не менее, полностью удался. Из ворот Могилева вышло около трех тысяч стрельцов и желдаков, чтобы отбить мнимое нападение. И тут… На московитов со свистом и улюлюканьем налетела конная хоругвь Кмитича. Другие стреляли из-за деревьев и кустов. Вместе с всадниками Кмитича выскочили в своих белых одеждах — хорошая маскировка на фоне снега — Могилевские селяне с пиками из кос. Эти повстанцы в последний момент пришли поддержать восстание в Могилеве. Их было более тысячи. Московиты попытались было оказать сопротивление, открыли огонь, тут же в панике бросились бежать к воротам, но со стен по ним уже стреляли из мушкетов и картечниц защитники, бросали на головы бревна и камни. Царские служаки попали в тиски, из которых уже не могли вырваться. Партизаны лихо махали саблями, рубя врагов, напирали белой волной вооруженные селяне… Через полчаса бой был закончен полным уничтожением гарнизона, лишь немногие успели сдаться в плен. Ворота распахнулись, и конная хоругвь вместе с крестьянами устремилась в город, где уже кипели схватки на всех улицах, шло избиение стрельцов и солдат Горчакова и Полиектова. Месть и обида на бесчинства захватчиков выплеснулись наружу — и вот оккупанты в руках своих врагов. Пусть многие могилевчане так и не успели сломать замки мушкетам из-за неожиданного начала восстания, это уже не помогло стрельцам — они в панике бросали свои бесполезные пищали и поднимали руки. Очень скоро от семитысячного гарнизона осталось лишь 986 пленных, в том числе начальники гарнизона Горчаков, Полиектов и Чекин — остальных разгневанные горожане при поддержке ворвавшихся в город партизан Кмитича порубали и постреляли без всякой пощады, рассчитываясь за пять лет жестокости, унижения и беззакония.
— Ну, что? Кто здесь настоящий хозяин, мать твою! — кричал Леонович на связанного по рукам Горчакова, плюя ему в лицо. Начальник разбитого московского гарнизона стоял, опустив голову, уткнув длинную бороду в грудь. Важный, как индюк, он сейчас выглядел общипанным петухом.
— Расстрелять эту сволочь! — приказывал своим людям Леонович. — Хотя нет, это слишком просто для него! Лучше отстегайте его кнутом до смерти, как он сам любил нас наказывать. Пусть помучается, гад!
Ну, а что касается Полиектова и Чекина, то бурмистр, памятуя добрые дела сих воевод первых лет оккупации Могилева, пощадил их, посадив в тюремную темницу для будущих обменов военнопленными.