– Я возьму их к себе на койку, – заверял помощник начальника.
До этого дело не дошло, но, если бы понадобилось, он, наверное, так и поступил бы. Примеры заразительны. Когда малыши отвыкли от материнского молока и перешли на другую пищу, после каждого обеда можно было видеть то одного, то другого члена команды, который выносил на палубу остатки еды. Излишки попадали в маленькие голодные рты.
Во всем том, о чем я здесь говорил, проявлялось не только терпение и сознание своего долга. Тут сказывалась любовь к работе и живой интерес к делу. Мои повседневные наблюдения убеждали меня, что эти факторы налицо, хотя большинство команды по-прежнему считало, что наша отдаленная цель – длительный дрейф в Северном Ледовитом океане. Они не подозревали о расширении плана, о том, что нам вскорости предстоит сразиться со льдами Антарктиды.
Я считал, что нужно еще помолчать об этом, пока мы не выйдем из той гавани, куда шли сейчас, – из Фуншала на Мадейре. Многие скажут, пожалуй, что я шел на очень большой риск, откладывая до последней минуты. А вдруг часть команды, а то и все выступили бы против задуманного мной серьезного отклонения?! Ну, что ж, риск был, но мало ли нам приходилось рисковать в те дни.
Но в эти первые недели нашего долгого путешествия, все ближе узнавая каждого человека, я вскоре пришел к убеждению, что на «Фраме» нет никого, кто стал бы мне мешать. Напротив, у меня являлось все больше причин рассчитывать, что новость будет всеми принята с радостью. Ведь теперь все будет выглядеть в другом свете, до сих пор дело шло на диво гладко, без сучка, без задоринки, дальше пойдет еще лучше.
Не скрою, я с некоторым нетерпением ожидал прибытия на Мадейру. Каким облегчением будет наконец высказаться… Остальные посвященные, наверно, ждали этого дня с не меньшим нетерпением. Секретничать нелегко и неприятно, особенно на таком судне, как наше, где поневоле живешь в тесном общении с другими. Каждый день мы разговаривали, и непосвященные постоянно заводили речь о серьезных трудностях у мыса Горн, которые грозили омрачить нашу жизнь и помешать нашему продвижению вперед. Дескать, один раз пройти через тропики с собаками нам, пожалуй, удастся, а насчет второго раза – сомнительно. И так далее и тому подобное. Не могу даже описать наше щекотливое положение, как тщательно приходилось подбирать слова, чтобы не сказать лишнего. Будь кругом несведущие люди, это было бы еще не так трудно, но не забудьте, что на «Фраме» чуть ли не каждый второй человек много лет плавал в полярных областях. Малейший намек мог сказать им все. И если ни наши люди, ни кто-либо посторонний не раскрыли истины раньше времени, то это, быть может, потому, что она, как говорится, лежала на поверхности.
Наш корабль слишком зависел от ветра и погоды, чтобы можно было уверенно вычислить, сколько времени у нас уйдет на предстоящий путь, особенно в широтах с непостоянными ветрами. Предварительный расчет всего плавания основывался на предполагаемом среднем ходе в четыре узла. При такой, по видимости, весьма скромной скорости мы собирались достичь Ледяного барьера примерно в середине января 1911 года. Как мы увидим позднее, этот расчет оправдался с поразительной точностью. На путь до Мадейры мы отводили с месяц. Здесь наши ожидания были превзойдены, мы вышли из Фуншала ровно через месяц после старта из Кристиании. Такие ошибки любой простит.
Время, потерянное в Ла-Манше, нам удалось наверстать на пути вдоль испанских берегов и дальше на юг. Северный ветер держался, пока его не сменил северо-восточный пассат, после чего мы и подавно воспряли духом. Судя по полуденной обсервации, вечером 5 сентября мы могли надеяться увидеть маяки. И в самом деле, в 10 часов вечера вахтенный доложил, что видит маяк Сан-Лоренцо на островке Фора у Мадейры.
На другое утро мы бросили якорь на Фуншальском рейде. У меня было условлено с братом, что он постарается раньше нас попасть в Фуншал. И вот мы тут, а его что-то не видно. Мы уже стали льстить себя надеждой, что прибыли первыми, когда его вдруг заметили в лодке, которая подошла к «Фраму». Брат услышал от нас, что на судне все благополучно, а мы получили от него кипу газет и писем с вестями из дома. Какой-то суетливый человечек, объявивший, что он доктор и, как таковой, явился проверить состояние нашего здоровья, поспешно дал задний ход, когда на верху трапа его встретило два десятка широко разинутых по случаю жары собачьих пастей. Интерес ученого мужа к нашему здоровью сразу испарился, теперь его заботила целость собственных конечностей.
Поскольку Фуншал был нашим последним контактом с внешним миром, были приняты меры, чтобы всесторонне пополнить наши запасы; особенно важно было запасти возможно больше пресной воды. Расход будет огромный, надо сделать все, чтобы не остаться без воды. И уж мы постарались заполнить драгоценной влагой все наличные сосуды и вместилища. Даже в большую шлюпку, помещавшуюся как раз над большим люком, налили около 5000 литров. Довольно рискованный эксперимент, чреватый неприятными последствиями в случае сильного крена, но мы тешили себя надеждой, что ближайшие недели продержится хорошая погода, без большой волны.
Во время нашей стоянки в Фуншале в меню собак было внесено весьма приятное для них разнообразие: они дважды получили по доброй порции свежего мяса. Не успеешь оглянуться – и целой лошадиной туши как не бывало, и так оба раза. Сами мы, естественно, воздавали должное имевшимся здесь в изобилии фруктам и овощам; это была наша последняя возможность, и мы стремились использовать ее до конца.
Стоянка в Фуншале продлилась больше, чем мы предполагали. Механики сочли необходимым поднять винт, чтобы проверить подшипники. Они попросили на эту работу два дня, и пока три механика трудились на жаре, остальная команда воспользовалась случаем поближе осмотреть город и его окрестности. На берег сходило по половине команды за раз, состоялась экскурсия к одному из многочисленных туристских отелей в горах, окружающих город. На фуникулере легко поднимаешься на высоту нескольких сот метров; за полчаса, что продолжается подъем, можно вполне налюбоваться замечательным плодородием этого чудесного острова. В отелях прекрасный стол и, конечно, еще более прекрасное вино. Нужно ли говорить, что мы оценили и то и другое. Спуск совершается более примитивным способом – на санях. Наверно, читатель опешит, услышав о санных поездках на Мадейре; для пояснения сообщу, что у саней деревянные полозья, а дорога вымощена очень гладким черным камнем. Скорость спуска по крутым склонам приличная; каждые сани тянут или толкают три-четыре смуглых островитянина, у которых что ноги, что легкие – на зависть.