сняться в одной из главных ролей, но в последний момент испугался В. Гафта как пародиста и „убийцу в законе“ и снял его.
4. В период застоя так называемый юбиляр долго шептал мне на ухо, что хочет снять левый фильм „Сирано де Бержерак“, и брал меня без проб на роль графа де Гиша. При этом только для того, чтобы не снять меня в очередной раз, утвердил на роль Сирано Е. Евтушенко, в то время опального поэта. Фильм закрыли. Евгений перестал быть опальным поэтом, а я кем был, тем и остался.
5. В фильме „Старики-разбойники“ он опустился до того, что уговорил меня сняться в вялом эпизоде, который в титрах формулировался „а также“, и моя фамилия стояла последняя: вроде по алфавиту.
6. „Забытая мелодия для флейты“ — снимал Ленечку Филатова, чтобы тот его помнил, а я не запомнился ни себе, ни зрителю.
7. В ленте „Вокзал для двоих“ эпизода для меня не существовало вообще, но этот садист уговорил меня сниматься — велев все придумать и написать слова самостоятельно. Я украсил собой эти две серии, но ни авторских, ни потиражных до сих пор не видно.
8. Наконец, последняя экзекуция — фильм „Привет, дуралеи!“. Тут этот вампир дошел до физического надругательства, исковеркав мою природную самобытность — укурносил нос, выбелил волосы, разбросал по телу веснушки и даже хотел вставить голубые линзы, доведя меня до киркоровского абсурда, — я не дался, и он затаился до следующей картины.
При этом он при всяком случайном случае кричит, что я его друг и мне все равно, в чем у него сниматься. Нет! Хватит! Прошу его обуздать или еще чего-нибудь резкое сделать, а пока возместить мне в твердой валюте мягкость моего характера…»
Неизвестно, внял ли Рязанов этому шуточному протесту, но после «Привет, дуралеи!» хохмач Ширвиндт у него уже не снимался.
«Дуралеи» вышли в свет в самом конце того же 1996 года, когда российский прокат все еще пребывал в самом плачевном состоянии, так что оценить реакцию зрителей не представлялось возможным.
А вот реакция прессы была убийственной. В рубрике журнала «Сеанс» (1997. № 15) «„Сеансу“ отвечают…» полтора десятка опрошенных критиков дружно разнесли картину Рязанова в пух и прах. Например, Михаил Трофименков отозвался о фильме так:
«Эльдар Рязанов исчерпал своим последним фильмом допустимый лимит провалов. Тонкий юмор ситуаций отступил перед напором грубого физиологического комикования, узнаваемость будней обернулась абсолютной недостоверностью, икота и кульбиты подменили блистательные диалоги. Очень несмешно».
И даже Дмитрий Быков, в целом лояльно относящийся к позднему творчеству Рязанова, «Дуралеев» не оценил:
«Сотрудничество с Эмилем Брагинским помогало Эльдару Рязанову — в лучшие для них годы — безошибочно попадать в нерв, соблюдать чувство меры, избегать безвкусицы, сочинять репризные диалоги и населять свои фильмы узнаваемыми персонажами. Нынешние потуги на городскую сказку по-своему трогательны, но безрезультатны».
Как ни жаль, но возвращение Рязанова «к корням» после периода экспериментов действительно не привело к результату, на который так хотелось надеяться. Кажется, именно в середине 1990-х всем стало окончательно ясно: Рязанов «уже не тот» и таким, как раньше, не станет, что раз за разом подтверждала каждая из последующих работ режиссера. Необязательно считать их плохими, но никто, пожалуй, не станет спорить, что это был «другой» Рязанов — и конкуренции с Рязановым «прежним» он чаще всего не выдерживал.
Глава двенадцатая. «Правда жизни и правда искусства — разные вещи»
«Старые клячи». «Тихие Омуты». «Ключ от спальни»
Критики десять лет кряду писали о том, что Эльдару Рязанову и Эмилю Брагинскому не следовало ломать свой творческий дуэт: мол, ни тому, ни другому на пользу это не пошло (что, кстати, и было сущей правдой). В 1997-м Рязанов словно бы наконец внял подобным сетованиям и подспудным призывам: когда ему пришел в голову сюжет новой комедии о любви, он впервые с советских времен обратился с творческим предложением к Эмилю Брагинскому. Тот с радостью откликнулся — и осенью Эльдар Александрович с Эмилем Вениаминовичем, как в старые добрые времена, тесно сошлись в целях написания киноповести, обещавшей превратиться в десятый фильм по сценарию Брагинского-Рязанова.
Повесть, получившая название «Тихие Омуты», писалась в течение полугода — не сравнить с прежними стахановскими темпами соавторов. В апреле 1998 года Рязанов понес готовый сценарий в Госкино. Сочинители терпеливо ждали, когда их юбилейному кинопроекту будет дан зеленый свет (и, главное, деньги на съемки), но дождался только один из них…
26 мая 1998 года 76-летний Эмиль Брагинский скоропостижно скончался.
Примерно в это же время с Рязановым неожиданно связались руководители канала РТР, которые вызвались финансировать постановку «Тихих Омутов». Однако затея обернулась пшиком.
«Российское телевидение, обещавшее деньги на постановку, причем по собственной инициативе, все лето кормило нас „завтраками“ — мол, вот-вот вышлем деньги. Группа провела кинопробы, утвердила актерский состав, была выбрана натура, а потом произошло предательство. Причем „кинули“ нас как-то особенно неинтеллигентно, как-то особенно мерзко», — по обыкновению не стесняясь в выражениях, рассказывал Рязанов.
Видимо, это «кидалово» следует связать с дефолтом, случившимся, как известно, 17 августа. Тогда моментально застопорилось производство множества художественных продуктов: останавливались съемки, прекращалось печатание немассовой литературы, все, что не сулило несомненной быстрой выгоды, откладывалось до лучших времен…
Госкино все-таки выделило Рязанову кое-какие деньги, но на них нельзя было снять и четверти картины. Тем не менее Эльдар Александрович решился приступить к съемкам с нередкой для него надеждой на русское авось: потратим что есть, а потом будем думать, чего делать дальше…
Съемочный процесс сожрал бюджетные крохи в мгновение ока: успели снять буквально пару-тройку сцен. Рязанов энергично принялся обивать пороги государственных и негосударственных учреждений на предмет финансирования, но, как и в случае с «Привет, дуралеи!», абсолютно никакого результата переговоры не приносили.
В это же время к Рязанову обратился с конкретным новым предложением Владимир Досталь, к тому времени уже покинувший пост директора «Мосфильма» и возглавивший компанию «Киномост». Продюсер уговорил Эльдара Александровича поставить для его компании фильм по сценарию «Партия на четыре голоса», написанному начинающими кинодраматургами Владимиром Моисеенко и Александром Новотоцким-Власовым (в титрах «Старых кляч» последний будет фигурировать под псевдонимом «Юрий Федоров»). В нулевых Моисеенко и Новотоцкий прославятся как сценаристы «Возвращения» Андрея Звягинцева, а также фильмов Никиты Михалкова «12» и «Утомленные солнцем-2», но путевку в большое кино им даст именно Эльдар Рязанов.
Сценарий «Партия на четыре голоса», на взгляд матерого автора-режиссера, почти никуда не годился, но именно за это «почти» Рязанов решил зацепиться. Сама история четырех пожилых подруг, противостоящих звериному оскалу капитализма в столице конца 1990-х, показалась Эльдару Александровичу довольно плодотворной. Он согласился снимать картину при условии кардинальной переработки всего сценария. Разумеется, под его руководством