Читать интересную книгу Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

Эти беспорядочные решения ничего не решали. Они говорили только о том, что переговоры с этим парламентом могут возобновиться. Кромвель большего и не хотел и сдерживал совет армии, который настаивал, чтобы парламент без промедления удовлетворил все его требования. Представители армии были направлены в Лондон. Ферфакс отвёл армию на несколько миль. Стало казаться, что мир может быть наконец установлен.

Кромвель спешил использовать этот редкий, чрезвычайно удачный момент. Последний козырь выпадал из рук короля. Сейчас ему было трудно рассчитывать на длительный и неразрешимый раздор между армией и парламентом, на котором держалась его надежда вернуть себе ничем не ограниченную, самодержавную власть. Если бы он, подобно Кромвелю, исходил из реального соотношения сил, что о самодержавной власти он может только мечтать и что только уступки с его стороны могут спасти и его самого, и мир и спокойствие в Англии.

В самом деле парламент не только заговорил с армией таким языком, каким побеждённый говорит с победителем, он окончательно бросил монарха в объятия армии, смиренно отказавшись перевозить его в Ричмонд. Узнав о новом бесчестии, Карл только и мог что презрительно улыбнуться. Ему оставалось надеяться только на военных.

Офицеры оказывали ему должное уважение и были ещё любезнее, чем комиссары парламента, приставленные к нему в замке Холмби. Многие из них искали его благосклонности, как будто ему уже были возвращены все права властелина. Ему возвратили его капелланов и разрешили им служить обедни по канонам епископальной церкви, что вполне соответствовало свободе вероисповедания, которую отстаивал Кромвель; оставили преданных слуг.

Наконец, ему предъявили куда более сносные, даже мягкие требования, чем те, на которых настаивали представители нации. Армия не заводила и речи об уничтожении епископальной церкви и поголовном принятии пресвитерианства, не предлагала разорить большую часть сторонников монархии громадными штрафами, которые парламент намеревался на них наложить за участие в гражданской войне; не считала необходимым запретить всем роялистам участие в политической жизни. Она только хотела, чтобы из верхней палаты были исключены лорды, которые получили это звание во время войны, считала необходимым, чтобы участники войны на стороне короля не попали в новый парламент, предлагала государю на десять лет отказаться от командования ополчением и от назначений на высшие должности в королевстве, также настаивала на том, чтобы духовенство, без различия пресвитерианское или епископальное, было отстранено от участия в гражданских делах.

Правда, военные требовали реформ куда более последовательных и радикальных, чем они представлялись парламенту, хотели уничтожить торговые, судебные и политические привилегии, введение в законы некоторых начал равенства, более справедливого распределения избирательных прав и налогов, а также изменений в судебной системе.

Всё это были насущные нужды страны, удовлетворение их представлялось необходимым. И офицеры, и многие из солдат и думать не думали, чтобы эти реформы могли оскорбить короля.

И Кромвель, и его офицеры были убеждены, что на этих условиях государю должны быть возвращены власть и права.

Недовольны были только левеллеры, которые предпочитали республику. Влияние их быстро росло. Многие солдаты разделяли их убеждение, что можно обойтись без лордов и короля. На их сторону переходили агитаторы из совета армии. Они настаивали на том, чтобы предъявить парламенту и королю куда более жёсткие требования.

Эти настроения очень не нравились Кромвелю. Он был монархистом, как большинство населения Англии. Левеллеры представлялись ему отщепенцами, которые морочат солдатам головы несбыточными мечтами.

Но он не считал нужным действовать силой, предпочитал убеждение. На совете армии ему удалось направить недовольство не столько против короля, сколько против парламента, который ограничился пустыми решениями и не желал идти на полное примирение с армией. В результате его усилий была составлена новая ремонстрация.

Двадцать третьего июня она была обнародована. В ней армия вновь и вновь требовала своё жалованье и осуждала парламент, который, по её убеждению, ведёт страну к гибели. Депутаты должны были немедленно распустить все вооружённые силы, мобилизованные против армии. Армия оставляла за собой права на чрезвычайные меры, если парламент в ближайшее время не удовлетворит её требований.

Левеллеры шли ещё дальше, настаивали на походе на Лондон. Это и была их чрезвычайная мера. Кромвель им возражал, что это крайняя мера, был убеждён и убеждал остальных, что прежде надо добиться соглашения с королём. Если же он встанет на сторону армии, не понадобится марша на город, поскольку парламент не сможет не подчиниться совместным решениям армии и короля.

Парламент возмущался, однако с маниакальным упорством отклонял не только ультиматумы армии, но и её законные требования. Переговоры с королём шли, однако не подвигались вперёд. Генералы и монарх мило беседовали, пока речь велась о посторонних предметах. Но когда офицеры предлагали ему обсудить предложения армии, король отказывался их обсуждать. Любое, даже самое безобидное предложение он категорически отвергал. Любая уступка по-прежнему представлялась ему противной чести и ущемлением неограниченной власти, без которой он не мыслил жизни.

Попытались смягчить его положение. Парламент удалил от короля младших детей: принцессу Елизавету, герцога Йорского и герцога Глостерского. Ему разрешили свидание с ними, которое состоялось пятнадцатого июля. Вся дорога, по которой должны были проезжать принцы, была усыпана зеленью и цветами. По обочинам толпился народ. Офицеры и солдаты охраны смотрели на происходящее с явным сочувствием. Карл не скрывал радости, ему позволили оставить детей на два дня, явно рассчитывая, что любящий отец оттает душой и пойдёт на уступки. Однако государь остался непреклонен, как прежде.

Прибегли к посредникам, им вызвался быть французский посол. Через него предложения были направлены королеве, которая скрывалась во Франции, в расчёте на то, что она имеет неограниченное влияние на мужа, упрямого, однако лишённого воли. Королева нашла, что такие предложения можно принять хотя бы для отвода глаз и на первое время. Из Парижа выехал в Лондон её советник Джон Страттон Беркли, организатор героической обороны Экзетера. Ему поручалось от имени государыни уговорить его величество пойти на соглашение.

Несмотря на то что в самое недавнее время этот Беркли был одним из самых злейших противников парламентской армии, Кромвель послал навстречу ему его приятеля Аллена Эпсли, который должен был передать уверения в безопасности и поторопить его с прибытием в расположение главной квартиры. Беркли, удовлетворённый столь неожиданной честью, поспешил в Ридинг. Не успел он обосноваться в отведённой комнате и переменить дорожное платье, как адъютант Кромвеля принёс ему извинения своего генерала, который не может тотчас встретиться с ним.

Он появился в сопровождении Уоллера и Ренборо, поспешил заверить советника королевы в своей преданности не только к самому принципу монархической власти, но и лично к Карлу Стюарту, которого в последнее время лучше узнал. Он сам был нежным отцом, и на него произвели сильное впечатление его отцовские чувства:

— Недавно я стал свидетелем трогательного зрелища. Это было свидание короля с детьми. Могу сказать, что я больше других заблуждался насчёт короля. Теперь я убеждён, что нет человека лучше, чем он, во всех трёх королевствах. Мы ему бесконечно обязаны. Прими он в Ньюкасле предложения от шотландцев, мы бы погибли, может быть, безвозвратно. Да не оставит Господь меня Своей милостью в той же мере, в какой моё сердце принадлежит его величеству со всей искренностью!

Беркли пришёл в восторг. Наутро он представился государю, передал ему уверения Кромвеля, но монарх принял их холодно, не находя в них ни искренности, ни новизны, передал ему совет королевы, но Карл сделал вид, что равнодушен к нему.

Кромвель видел победу в добром согласии с королём. Он поручил переговоры с Беркли вести Айртону, своему зятю, больше полагаясь на его дипломатические способности, чем на свои. Айртон понравился Беркли. Он нашёл его разумным и искренним. Айртон передал ему предложения армии. Беркли не мог представить себе, что предложения победителей могут быть такими умеренными. Всё-таки, зная неодолимое упрямство своего владыки, он предложил кое-что подправить и изменить и встретил со стороны Айртона полное понимание, когда же затронул предложения армии по существу, Айртон пожал плечами:

— Что делать? Надо же показать, что существует разница между победителем и побеждённым.