В подобный «цирк» была превращена вся огромная страна и фронт, растянувшийся от Балтийского до Черного моря. На этих митингах люди хотели услышать простые и ясные слова о том, как решить вековые проблемы социальной несправедливости, отчаянной бедности, как справедливо разделить землю, как покончить с кровопролитной войной, как преодолеть нараставший хозяйственный хаос. Большевики и их новые союзники из «Межрайонки» провозглашали, что первым условием решения насущных вопросов страны должен стать выход из мировой войны.
Прибыв на фронт через неделю после своего назначения министром, Керенский смог убедиться в размахе большевистской пропаганды. Он писал: «Большевистские агенты под видом делегатов и комиссаров проникали в армию; это было легко делать в первые недели революции, когда «мандат комиссара» выдавался всем налево и направо без должной проверки мотивов, которыми руководствовался человек для посещения фронта». Объясняя успех деятельности этих «комиссаров», Керенский констатировал: «Секрет большевистской пропаганды среди трудящихся классов и солдат сводился к тому, что большевики обращались к ним на простом языке и играли на инстинкте самосохранения, имевшем глубокие корни. Суть большевистской пропаганды можно было выразить словами Ленина: «Мы зовем вас к социальной революции. Мы призываем вас не умирать за других, а убивать других – уничтожать ваших классовых врагов на внутреннем фронте!»
Одновременно русские войска подвергались массированному воздействию германской пропаганды. Признавая, что «цели, преследуемые Лениным и германскими «миротворцами», были диаметрально противоположными и, конечно, несовместимыми», Керенский утверждал, что «их средства были идентичными» и вели к «уничтожению боевого духа России». Действуя в своих интересах, Германия поддерживала все усилия, направленные на ослабление военного потенциала России, что позволило бы ей развернуть успешную кампанию на Западном фронте. Главнокомандующий Восточного фронта принц Леопольд Баварский приказал прекратить вооруженные действия против русских войск после свержения царя. Зато на русские окопы обрушивались тонны листовок, разбрасываемых с самолетов, в которых содержались призывы к миру, требования публикации секретных соглашений, раскрывавших империалистические цели войны, разоблачения связей министров Временного правительства с банкирами Англии и Франции. Немецкие солдаты стали переходить линию фронта и проводить «братания» с русскими солдатами. Организация «братания» осуществлялась специально подготовленными группами немецких офицеров и солдат. «Братание приобрело характер эпидемии, траншеи и окопы оставались пустыми, а военный порядок на фронте постепенно разваливался. Тем временем германские дивизии, одна за другой, перемещались на Западный фронт», – отмечал Керенский.
Все усилия военного руководства страны по сохранению боеспособности армии подвергались острой критике большевиков и их новых союзников. На I съезде Советов, который с 3 июня происходил в Петрограде, Троцкий доказывал, что армия неспособна к боевым действиям, так как у нее нет идеала, который стоит защищать. Только разорвав связи с империализмом, Россия, во главе которой будет стоять «новое демократическое правительство Советов», сможет «обратиться ко всем европейским народам и сказать им, что теперь на карте Европы возникла цитадель революции».
Троцкий был прав, когда утверждал, что в 1917 году армия была уже неспособна к проведению успешных боевых операций. Хотя за два дня наступления, начавшегося 18 июня на Юго-Западном фронте, русские солдаты с успехом выбили немецкие войска с первой полосы обороны, захватив несколько тысяч пленных и полевых орудий, их дальнейшее продвижение вскоре захлебнулось. А.А. Брусилов объяснял неудачу упадком боевого духа в армии. Те же самые солдаты, которые столь много обещали Керенскому, «когда дошло до дела, то, взяв сначала окопы противника», они «затем самовольно на другой же день вернулись назад, объявив, что так как аннексий и контрибуций требовать нельзя и война до победного конца недопустима, то они и возвращаются на свои старые позиции. А затем, когда противник перешел в наступление, наши армии без сопротивления очистили свои позиции и пошли назад».
Начало наступления на фронте совпало с демонстрацией, намеченной I съездом Советов. Хотя большевики составляли меньшинство на съезде, в полумиллионной демонстрации жителей Петрограда преобладали большевистские лозунги. Организаторами этой демонстрации были большевики во главе с Лениным, в том числе и Сталин. Однако деятельность организаторов революционной партии оставалась менее заметной, по сравнению с шумными речами, с которыми выступал Троцкий в массовых аудиториях Петрограда. Дейчер замечал: «В то время как целая плеяда ярких трибунов революции, подобных которым Европа не видела со времен Дантона, Робеспьера и Сен-Жюста, красовались перед огнями рамп, Сталин продолжал вести свою работу в тени кулис».
Выступления Троцкого создавали преувеличенное впечатление о его роли в руководстве революцией. Этому способствовали и восхищенные оценки Троцкого, которые распространяли о нем «межрайонцы». Луначарский писал, что под влиянием потрясающего успеха Троцкого «многие люди, кто был близок к нему, видели в нем настоящего первого лидера русской революции». Урицкий заявлял: «Пришла великая революция, и хотя у Ленина много мудрости, она начинает меркнуть рядом с гением Троцкого».
Такой образ Троцкого был сформирован к тому времени, когда его сфера печатной пропаганды была ограничена малопопулярной газетой «Вперед», а политическая база – малочисленной Межрайонкой. Однако ежевечерние выступления в цирке «Модерн», ежедневные речи перед матросами Кронштадта и в других аудиториях оставляли глубокий отпечаток в сознании революционного Петрограда. Дейчер отчасти прав, заявляя, что «в революции слова, великие идеалистичные слова, более эффективны, чем полки и дивизии, а вдохновенные тирады заменяют острые сражения. До определенного момента они избавляют революцию от необходимости вообще вести сражения». Слова такого оратора, как Троцкий, обладали способностью так накалять воображение, что они не только заменяли «острые сражения», а и порождали их. Постоянная агитация среди солдат и матросов Петрограда и Кронштадта довела их недовольство до точки кипения, что способствовало демонстрациям 3-4 июля.
Нет никаких оснований верить утверждениям Керенского о том, что демонстрации солдат и матросов 3-4 июля в Петрограде были неудачной попыткой восстания, организованного большевиками. Все свидетельствует в пользу того, что требования о проведении демонстрации застали руководство большевистской партии врасплох. Более того, большевики прилагали значительные усилия, чтобы сдержать те толпы демонстрантов, которые окружили Таврический дворец, где заседал Всероссийский ЦИК Советов. Лишь после долгой речи на улице Троцкий смог уговорить своих знакомых матросов из Кронштадта освободить министра В.М. Чернова, который чуть не стал жертвой самосуда толпы. Разгон и расстрел демонстрантов, последовавшие затем разгром «Правды» и аресты руководителей большевиков – все это не свидетельствует в пользу версии о подготовке восстания большевиками, а скорее всего показывает, что события развивались помимо их воли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});