— Завидев равного, не встают. Принесли свечи — встают. Принесли пищу — встают. Свечи не видят догорающими. Перед уважаемым гостем не цыкают на собаку. Отказываясь от пищи, не плюются.
— На боевой колеснице не исполняют поклон, — вздохнув, сказала Тангвен. — Надевая доспехи, не нарушают выражения лица. В повозке не разговаривают громко, не показывают куда попало рукой. Когда подносят в дар пленного, ведут его за правый рукав.
Абсурдность происходящего вяло заинтересовала Ллевелиса.
— Если гость добавляет что-либо в суп, хозяин извиняется: «Прошу прощения, что не смог угодить».
— Когда за дверью две пары туфель: слышны голоса — входят, не слышны голоса — не входят.
«Когда у Мерлина под дверью две пары туфель, — подумал Ллевелис, — это значит, что он где-то по рассеянности надел две пары — свои и чужие».
Ллевелис закусил губу. Отношения с директором у него в последнее время были напряженными. Поскольку ему нужно было почаще наблюдать манеры Мерлина для пьесы, где в исполняемой им роли короля назревала мощная пародия на директора, он, бывало, крался за ним тихой сапой. Мерлин обыкновенно в таких случаях замечал его и отправлял на отработку.
Однажды, когда Ллевелис принес Мерлину заданный им трактат по истории Британских островов, Мерлин скептически оглядел его вместе с трактатом, даже обошел кругом и сказал:
— Что вы мне голову морочите? Из-за ерунды отлыниваете от дела, которое вообще-то могло бы, при известном прилежании, и обессмертить!..
Кого или что оно могло бы обессмертить, Мерлин не сказал. Ллевелис открыл было рот, чтобы пообещать впредь уделять истории больше времени, но Мерлин продолжал:
— Вот вы тут пишете трактаты всякие… не лучше Гальфрида Монмутского, между прочим, пишете… а репетицию-то пьесы вчера и пропустили! Ну, куда это годится?..
— У Мерлина всегда семь пятниц на неделе, — жаловался Ллевелис Гвидиону, — а на этой неделе было восемь!
* * *
— Я не могу повиснуть вверх ногами, поскольку в юбке я, то бишь в килте, — напомнил МакКольм в ответ на предложение Мак Кархи повиснуть на верхней декорации с кинжалом в зубах и, раскачавшись, перелететь на декорацию, изображавшую крепостную стену.
— Вы будете в штанах на постановке, — возразил Мак Кархи.
— Что у вас за дикие фантазии?.. Ах, да, тогда же все носили штаны! — хлопнул себя по лбу шотландец. — Да… пещерные люди, — добавил он с порицанием.
— Тогда давайте эпизод с побегом, поскольку вы сегодня без штанов, — предложил Мак Кархи. — Поскольку вы в килте, имел в виду я.
…В полевом шатре Макбеха шел разговор за бутылкой старого шотландского виски. МакБрайд, которого играл Горонви, очень живо, но не совсем уже внятно говорил:
— Мой друг Макбех, о черт! что за победу ты одержал на склонах Кнокан-Бан! Я думал, нас с тобою в этой битве, ей-ей, покрошат в мелкий винегрет! Теперь король наградами осыплет тебя, как пить дать, — будешь весь в парче.
— Какого черта весь в парше я буду? — рассеянно переспросил Макбех.
В шатер засунулся воин — этого безымянного воина играл Лливарх: он очень выкладывался в этой роли.
— Сюда какой-то бешеный гонец примчался вскачь — весь в мыле и без шлема. Меня обдал он грязью, и к тому же в шатер войти он просит дозволенья.
Входил невероятно мрачный и зловещий Гонец, — его играл Клиддно, и играл отлично:
— Привет тебе, Макбех, ковдорский тан! Рассиживаться нечего здесь, в Кнокан. Хватай коня, скачи во весь опор, не нагибайся, обронив перчатку или другую мелочь, не сходи с седла всю ночь, срезай дорогу всюду, где только можно срезать, и прибудешь к рассвету в замок Дункана в Бинн-Шлейве. Подъедешь прямо к дому короля…
— Грязищей всех обдав, как из ушата, — вставил воин.
— …Там ждут тебя с великим нетерпеньем. Сам Дункан повелел тебе сказать, чтобы предстал ты перед ним не позже, чем утром протрубит пастуший рог.
С этим Гонец покидал шатер.
— Послушай, друг МакБрайд, мое чутье мне говорит, что вряд ли старый Дункан внезапной воспылал ко мне любовью; там, верно, всплыло дело то, по пьяни… негоже было пропивать в трактире тот меч, будь он неладен, что король вручил мне в знак признанья и приязни. Проклятье! А что, если те девицы, с которыми поладил я так ловко в Гленнрат, уже дошли до короля и жалобу к его стопам сложили, что я жениться должен на обеих?.. Они из благородного сословья, и как теперь отвяжешься от них?..
— Мне вот что мнится, милый мой Макбех: все дело может быть гораздо хуже, — медленно проговорил МакБрайд, почесывая крепкий затылок. — Сразив МакРори в поединке в Кнокан, ты стал ковдорским таном. Так ведь, брат? А помнишь ли былое предсказанье мегер буйнопомешанных с котлом, которое сперва мы оборжали? Теперь твоя судьба стать королем. А мы с тобой еще на всех попойках болтали вслух об этом прорицанье — вот, мол, умора! Славно упились! Привидится ж такое с перепоя!.. Ну, дело и дошло до короля.
Они синхронно посмотрели друг на друга.
— А Дункан, он характером суров, — медленно проговорил Макбех, — и славится в стране рукой тяжелой…
— Вот именно. И он предупредить намерен исполненье прорицанья. И нас с тобой в солянку покрошить. С тебя начнет, мной кончит, — знамо дело. Твое решенье?
— Так, берем коней, что повыносливей, покрепче в холке, и в точности, как описал гонец, но в противоположном направленье сейчас с тобой поскачем мы, МакБрайд. Чтоб в гривах знай посвистывал бы ветер.
— Куда бежим?
— Махнем-ка на войну. Там армии на юге копошатся, за валом этим… знаешь этот вал… защитный? Вот за ним полно народу, там рубятся все в битвах день и ночь — круитне, кимры, корнцы, Дал Риада… Клубятся стяги, люди, дым костров, в портянках так и хлюпает от крови. Спокойно там мы все пересидим и носу не покажем зря оттуда.
* * *
— Вы попадете в подвал под арсеналом, — Курои приблизил свой палец к носу Ллевелиса, чтобы тот сосредоточился. — Я заберу вас из зала парламента, — и через шесть часов, не раньше, мне надо еще извлечь из Фанагории третий курс. В зале парламента поверху идет деревянный балкон, галерка, — там и ждите. Я буду около семи. Ваша задача в месте попадания — определить текущую дату с точностью до года, месяца и числа. Любым способом.
— Судя по тому, как нас нарядили, это пуританский семнадцатый век, — буркнул Ллевелис.
— Как окажетесь на месте, сразу никуда не бегите… с места в галоп. Замрите и осмотритесь, это вам не лужайка перед домом Куланна, — веско прибавил Курои.
Почему, собственно, лужайка перед домом Куланна должна была служить примером безопасного места, Гвидион и Ллевелис так и не поняли, поскольку Курои приложил к ним силу, а когда эта сила перестала действовать, кинетическая энергия уже оказалась такой, что они мигом ощутили себя в очень неприятном месте. Потеки сырости на стенах, дымный свет полутора коптящих факелов, и, как сказал Ллевелис про все остальное, «или здесь очень низкий потолок, или очень высокий пол». За приоткрытой дверью спорили голоса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});