Тем временем оставшийся на ногах тюремщик тоже не терял времени даром, и, заметив, что пленник отвлекся на повисшего на нем воина, прицельно ударил Бжестрова в висок. Перед глазами Владетеля тут же заплясали искры, в ушах зазвенело — на короткий миг все вокруг поплыло, словно бы утрачивая четкость и краски. Ставгар покачнулся, дернул головой… А потом вдруг резко подался вперед, заваливаясь на так и не успевшего нанести второй удар тюремщика. Не ожидающий такой каверзы «Карающий» увернуться не успел и повалился на спину, а сверху его придавил груз сразу двух тел.
Подмяв под себя тюремщика, Бжестров попытался завладеть его оружием, но эта схватка никак не могла решиться в его пользу: мало того, что прижатый им к каменным плитам «Карающий» оказался вертким, словно угорь, а пожилой воин по-прежнему вис на Владетеле охотничьей собакой, сводя на нет почти все усилия пленника, так еще и третий тюремщик, придя в себя после удара, тут же ринулся товарищам на подмогу.
Схватка превратилась в отчаянную возню на полу — некоторое время не было слышно ничего, кроме хриплого дыхания дерущихся, да звона цепей пленника, но потом выучка и численный перевес «Карающих» взяли свое. Ставгару, едва не выдергивая кости из суставов, заломили руки за спину, и, пригнув голову, поставили на колени перед кругом. В схватке Владетелю рассекли лоб нашитой на перчатку тюремщика защитной пластиной, так что теперь кровь заливала лицо Бжестрова и капала на пол возле начерченного на камне колдовского круга — до странности яркая на сером и словно бы пыльном камне… А затем в воцарившейся в зале тишине прозвучал спокойный, хрипловатый голос:
— Что ж, теперь я вижу, что еда пошла нашему пленнику впрок — иначе у него не хватило бы сил устроить такую славную бучу.
— Глава… — немедля обратился к доселе молча наблюдающему за борьбой Остену кто-то из тюремщиков, но тысячник не дал ему договорить, приказав:
— Я хочу видеть его глаза.
Пальцы одного из ратников немедля вцепились в волосы Ставгара, дернули их вверх и назад, заставляя пленника поднять голову — взгляды соперников встретились, как того и желал сам тысячник мгновение назад. Спокойный и оценивающий — Остена, все еще полный яростью — Владетеля… Усмехнувшись, тысячник отвел глаза первым и спокойно указал на круг:
— Сюда, только рубаху с крейговца снимите, да рисунок не затопчите.
И все еще пытающегося вырваться Ставгара подтащили к колдовскому кругу. Олдер же, стоя рядом, наблюдал за действиями своих воинов, скрестив руки на груди. Сегодня он выглядел до странности дико и непривычно — оголенный по пояс, с покрытыми густой сеткою из красных и черных рун плечами, грудью и щеками, Остен казался выходцем из темных веков Ирия. Пришельцем из древних времен, когда, согласно преданиям, лето даже в жарком Амэне длилось не более двух месяцев, а весь оставшийся год в мире царили лишь ночь, холод и жадные до человеческих душ и крови Бледные Призраки. Не демоны, но и не люди — иная, жуткая раса, принесшая в Ирий черное колдовство и ушедшая впоследствии глубоко под землю… Большинство людей не любили вспоминать о тех временах, и избегали всего, что могло бы о них напомнить, так что теперь бывалые воины опасались даже взглянуть на своего главу лишний раз. Разве что пожилого ратника не пугало превратившееся из-за рунической вязи в зловещую маску лицо тысячника, потому именно он, когда работа тюремщиков была завершена, произнес:
— Все сделано по твоему слову, глава.
Остен же, глядя на распятого в колдовском кругу Бжестрова, медленно кивнул:
— Вижу. А теперь вы, двое, ступайте отдыхать, а ты, Антар, принеси мне птицу.
Последовавшее за этим приказом глухое буханье сапог пояснило Ставгару, что «Карающие» ушли исполнять волю Остена: скованный по рукам и ногам Владетель более не мог пошевелиться даже на волосок, а перехвативший лоб кожаный ремень лишил его возможности смотреть по сторонам. Все, что оставалось Бжестрову — это созерцать нависшие над ним тяжелые потолочные своды. Душу затопило горьким осознанием собственного бессилия — своим сопротивлением он не достиг ничего, кроме мизерной, всего в несколько ударов сердца, отсрочки!
— Знаешь, я ведь действительно не солгал, когда порадовался затеянной тобою возне, — Остен приблизился к своему пленнику вплотную. Теперь он навис над ним настоящей скалой, сжимая в руке простую глиняную чашу, — Ведь только у молодого, полного сил человека есть возможность пережить грядущий ритуал. А мне надо, чтобы ты выжил… Впрочем, это надо даже тебе.
— Ни ты, ни Амэн ничего не получите от меня. Лучше смерть, — вот теперь из-за спокойного, и даже словно бы отрешенного от всего земного лица Остена Ставгару стало страшно, а тысячник на его отчаянный протест лишь укоризненно качнул головой.
— Жизнь нужна тебе так же, как и мне, крейговец. Ты поймешь это — если и не сейчас, то позже. А вот твое упрямство действительно может навредить. Грядущее колдовство станет очень болезненным для тебя. И чем больше ты будешь сопротивляться происходящим переменам, тем хуже сам себе сделаешь. Я же не могу допустить твоей смерти.
На последних словах Олдер опустился возле Ставгара на корточки, и Владетель ощутил исходящий от чаши дурманящий и тяжелый травяной дух.
— Выпьешь сам? Или прикажешь влить в тебя это силой, Владетель? — теперь в голосе тысячника послышалась плохо скрытая издевка, и бессильная ярость вскипела в сердце Бжестрова с новой силой.
— Да засунь себе этот отвар…
Договорить Бжестров не успел. Словно бы отлитые из железа пальцы тысячника сжали челюсти Ставгара, не давая им сомкнуться, и в рот Владетелю полился темный, тягучий настой. Бжестров закашлялся, попытался выплюнуть колдовское зелье, но Остен не ослабил хватки, остановившись лишь тогда, когда чаша опустела, а большая часть отвара таки попала туда, куда нужно.
Добившись своего, Остен поднялся и отступил куда-то в сторону, и перед глазами Владетеля вновь оказались тяжелые своды подземелья… А потом откуда-то внезапно пришла усталость — навалилась на грудь тяжелым камнем, налила свинцом веки… Не в силах противится завладевшему им мороку, Ставгар устало закрыл глаза, но в тот же миг его уши заполнились странным гулом, а под веками словно бы зажгись огни — малиновые и желтые, оранжевые, алые — они казалось, были способны обжечь одним своим цветом, но когда Владетель вновь посмотрел на нависшие над ним камни, все стало еще хуже. Теперь между ним и потолком словно бы простиралась толща воды. Очертания стали нечеткими, контуры размывалось, камни точно дрожали в невидимом мареве…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});