Ну, а когда ранним утром княжеский гонец отправился обратно в Милест, Остен, лукаво улыбаясь, велел Антару как можно скорее изловить для него беркута. Птица должна быть молодой и, обязательно, здоровой…
Ставгар
Противостояние Остену прошло для Ставгара не без последствий — не менее суток потребовалось, чтобы крейговца перестало выворачивать наизнанку от любой пищи, а его голова прекратила раскалываться от нестерпимой боли. Эти бесконечные часы Бжестров провел, лежа пластом на соломе и моля Семерку лишь об одном — дать ему сил выдержать очередное чародейство Коршуна, если тот вновь пожелает его навестить.
Но хотя боги остались глухи к мольбам молодого Владетеля, ненавистный тысячник тоже не спешил воспользоваться слабостью своего противника. Минул день, за ним второй — Ставгар вполне оправился от колдовства, а Остен так и не появился в огороженном решеткой закутке. Не пришел он и в следующие дни, словно бы забыв о своем пленнике.
Зато тюремщики стали навещать Бжестрова по три раза на дню. Приносили похлебку, в которой, к удивлению крейговца, появились куски мяса, и разбавленное водой вино; подтянув цепи так, что Ставгар не мог двигаться, промывали ему разбитое лицо каким-то щиплющим кожу отваром. Кроме того, они регулярно опорожняли поставленную для отхожих дел бадью, заботились о чистоте соломенной подстилки, служившей пленнику постелью, и даже принесли свежую смену одежды, которую на Владетеля им пришлось надевать силком — менее всего Ставгар хотел видеть на себе обноски «Карающих», а иных нарядов в крепости, понятное дело, не водилось.
Бжестрова такая забота настораживала куда больше, чем возможные грубость и безразличие, ну а когда он попытался отказаться хотя бы от вина, надсмотрщики в ответ лишь головой покачали — воля тысячника отмене не подлежит. Если же пленник решит более не принимать пищу и питье, им приказано кормить его насильно. Хотя сверх уже произнесенного «Карающие» не добавили ни единого слова, Ставгар так и не решился проверить их обещание на деле. Лишь приноровился после ухода тюремщиков осторожно сливать большую часть принесенного питья в угол — кормление с ложечки было слишком унизительным наказанием за голодовку, а голова ему нужна ясной и не затуманенной винными парами или еще каким-нибудь зельем. Мало ли, что добавляется в приносимое ему питье, тем более, что иногда всего от нескольких глотков Бжестрова одолевала чудовищная сонливость, с которой он был не в силах бороться. Движения его становились медленными, мысли — ленивыми и вязками, а потом он проваливался в глубокий и тяжелый сон…
Что же до всего остального, то надзор за молодым Владетелем был таким, что он не мог причинить вреда ни себе, ни тюремщикам, да и заполучить ключи у него вряд ли бы получилось. Вот и оставались Ставгару лишь тщетные размышления о своем туманном будущем, и с каждым часом растущая под сердцем тревога.
Время же в каземате словно бы остановилось, став тягучим, как мед — каждый день теперь длился нестерпимо долго, оборотившись в бессмысленное и серое, наполненное дурными предчувствиями нечто, но к исходу недели все переменилось.
В этот раз за ним пришли, по прикидкам Ставгара, поздним вечером, а то и вообще ночью. Во всяком случае, после ужина прошло уже порядочно времени — факел сгорел более, чем на три четверти, так что Бжестров, изучив повадки тюремщиков, не ждал, что кто-то теперь потревожит его одиночество. Именно поэтому раздавшиеся в темном коридоре шаги и голоса заставили сердце забиться испуганной птицей.
Опустив голову, Владетель попытался унять волнение и придать лицу самое безразличное выражение: ни тюремщикам, ни, тем более, Остену нельзя показывать свою слабость, ведь они тут же вцепятся в нее, словно голодные псы в брошенную им кость… Руки Ставгара мимовольно сжались в кулаки, цепи ответили на это движение уже привычным звоном, но когда трое «карающих» вошли в темницу Владетеля, он встретил их спокойным и даже равнодушным взглядом.
К своему удивлению, Ставгар не увидел среди пришедших к нему тюремщиков Остена, зато в этот раз одним из надзирателей оказался тот самый пожилой воин, что поведал Владетелю о смерти Кридича. Пока двое ратников заковывали ноги Ставгара в тяжелые кандалы и отсоединяли от стены удерживающие его руки цепи, этот «Карающий» неотрывно смотрел на Бжестрова со странной смесью жалости и горечи, но так и не сказал ни единого слова. Убедившись же, что все сделано как надо, ветеран молча кивнул тюремщикам и те, заставив Владетеля встать на ноги, повели его куда-то вглубь коридора.
Сочувствующий же взгляд пожилого ратника, как ни странно, не испугал, а приободрил Ставгара. Ему подумалось, что ныне бесконечное ожидание закончилось: Остен принял решение, и вскоре Владетелю доведется отправиться в каменоломни вместе с теми, кто ходил под его стягом. Участь, по мнению «Карающих», неподходящая для знатного пленника, но Бжестрова грела сама мысль, что он снова окажется среди своих. Разделить судьбу ратников, с которыми он уже не раз дрался плечом к плечу, казалось Ставгару много справедливее, чем получить свободу за отцовские деньги, в то время как его люди будут сносить все тяготы неволи. В конце концов, их плен был следствием ошибок самого Ставгара, что же до каменоломен, то, по слухам, даже оттуда сбегают…
Увы, еще через несколько мгновений едва зародившаяся в сердце Бжестрова надежда рассыпалась в прах — его привели не к другим пленникам, а в небольшую, едва освещенную единственным факелом у дальней стены залу с массивными сводами, в которой не было ничего, кроме вычерченного на каменном полу колдовского круга с вязью рун по краям. Достаточно большой, чтобы вместить лежащего в нем человека, он занимал аккурат середину залы; потеки красновато-бурой краски невольно наводили на мысли о крови, а на границах чародейского круга виднелись вбитые между плитами железные петли.
Ставгару хватило одного взгляда на чародейские письмена, чтобы понять — его привели сюда для ритуала! Остен не отступился от мысли выведать тайну Энейры — он просто готовился и копил силы, чтобы теперь уже наверняка завладеть сознанием и памятью Бжестрова… Но он не допустит этого!.. Не позволит сотворить с собою такое!..
Воспоминания о пережитой из-за последнего чародейства Остена боли тут же смешались в душе молодого Владетеля со страхом за Энейру, чтобы уже в следующее мгновение переродиться в безудержный гнев. Силы Ставгара словно бы удесятерились — он рванулся из сдерживающих его оков раненным зверем, и один из надсмотрщиков не удержал в руках цепь. Бжестров же, получив свободу движений, развернувшись к другому тюремщику, сшиб его утяжеленным оковами кулаком наземь прежде, чем тот сообразил, что происходит, после повернулся к другому, намереваясь продолжить схватку, но третий из «Карающих» — тот самый пожилой воин — повис на спине у Ставгара, стараясь прижать руки взбунтовавшегося пленника к телу. Бжестров попытался стряхнуть с себя досадную помеху, да не тут было — «Карающий», даром что был уже в возрасте, сохранил и силы, и хватку. Он вцепился в Ставгара, точно клещ, и таким образом если и не остановил, то замедлил его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});