Расстрелянного Шумяцкого сменил старший майор государственной безопасности (комдив, генерал — в армейской иерархии тех лет) Семён Дукельский. Кадровый чекист с 1919 года, он имел несчастье — или счастье — в 1937 году попасть в тяжёлую автокатастрофу, что позволило ему пережить самый опасный период. Получившего инвалидность чекиста поставили «на кино», где он отличился попыткой ввести казарменную дисциплину. Тот же режиссёр Ромм вспоминал, как был вызван для знакомства к новому председателю Комитета по делам кинематографии при СНК СССР на два часа. Явившись в назначенное время к начальству, Ромм услышал от «генерала» Дукельского сухое объяснение, что сейчас 14 часов, а не два часа. Творческие работники ещё не привыкли к ночному функционированию центральных органов власти тех лет. Кинематограф пребывал в шоке от нового начальника. Но и чекист Дукельский не смог долго выносить деятелей кино — через год был освобождён от занимаемой должности «согласно его просьбе».
Следующим председателем Комитета по делам кинематографии стал Иван Большаков, бывший рабочий Тульского оружейного завода, получивший в 1920-е годы высшее экономическое образование и до того работавший управделами Совнаркома. Способный управленец Большаков продержится на этом посту 15 лет, до конца эры Сталина.
Иван Григорьевич Большаков хорошо сработается и со Ждановым. Они сумеют отладить кинопроцесс тех лет — сложное производство на стыке политики, бюрократии и творчества. Для многих деятелей киноискусства Жданов станет проводником и своеобразным «переводчиком» вкусов, мнений и настроений Сталина. Режиссёр Сергей Юткевич, создатель знаковых в 1930—1950-е годы фильмов (любимый Ждановым «Встречный», «Человек с ружьём», «Пржевальский», «Скандербег» и др.), вспоминал показательный эпизод, когда к нему с перечнем замечаний обратился заместитель Большакова:
«— Картина очень не понравилась товарищу Сталину.
— Значит, это запись его замечаний?
— Нет, он ничего не сказал. Но товарищ Большаков, который, как обычно, сидел сзади у микшера, фиксировал неодобрительные хмыканья товарища Сталина. Затем с отметками этих реакций он поехал к товарищу Жданову, они вместе их расшифровали и составили прочитанное вами заключение»{333}.
Наш герой, пожалуй, лучше всех в стране понимал «хмыканья товарища Сталина». Последним мирным летом 1940 года на рабочем столе Андрея Александровича Жданова одновременно лежали «Проект дополнительного плана производства 26 художественных картин на 1940/41 годы», представленный председателем Комитета по делам кинематографии Большаковым, и «План строительства кораблей ВМФ на 1940—1942 годы» от наркома Военно-морского флота Кузнецова. В деле развития страны кинокартины не уступали по значению крейсерам.
Методы и цели работы сталинской власти с кинематографом и культурой вообще наглядно показывает история с художественным фильмом «Закон жизни». Советская аннотация к картине — в духе времени: «О нравственном противостоянии секретаря обкома комсомола Огнерубова и комсорга медицинского института Паромова». Но фильм — не красный лубок и не грубая агитка, а весьма тонкая и смелая для тех лет психологическая драма, в которой остро поставлены моральные аспекты взаимоотношений мужчины и женщины. Лента сделана для тех лет профессионально и качественно. Какую реакцию вызовет в таком случае у штатных критиков советского времени, особенно сталинского периода, факт запрета фильма? Партийные бонзы, скажут они, в очередной раз зажали творцов культуры, которым тесно в узких идеологических рамках. Но при более пристальном рассмотрении причин и поводов запрета картины её история представляется по-другому.
Фильм вышел на экраны в августе 1940 года, и уже через несколько дней «Правда» опубликовала редакционную статью «Фальшивый фильм» с разгромной критикой картины. Статья была написана сотрудником УПА Кружковым и отредактирована лично Ждановым. Кстати, сам автор — Владимир Семёнович Кружков (1905—1991), 35-летний «красный» философ, специалист по творческому наследию Писарева и Добролюбова — через три месяца будет в составе делегации Молотова участвовать в сложнейших переговорах в Берлине. В середине 1950-х годов карьера сохранившего верность сталинизму чиновника Кружкова пойдёт под откос.
Любая редакционная статья «Правды» тогда была истиной в последней инстанции. Автор «Фальшивого фильма» обвинил создателей картины режиссёров Столпера и Иванова и сценариста Авдеенко в том, что они нарисовали привлекательный образ отрицательного героя (тот самый «секретарь обкома комсомола Огнерубов») и вообще пытаются возродить «арцыбашевщину». Для читающей публики тех лет последний термин был более чем понятен — популярный в начале века писатель Арцыбашев для многих был «Ахматовой в прозе», также склонным к эротическим переживаниям и неясным томлениям. Брутальные герои Михаила Арцыбашева — «революционеры ницшеанско-дионисийского толка», исповедующие «здоровую животность» посреди декадентских «судорог и самоубийств», действительно недалеки от профессионально соблазняющего девиц жизнерадостного секретаря обкома комсомола Огнерубова. А уж страдающие от рефлексии формально положительные персонажи и беременеющие от несчастной любви к обаятельным подлецам девицы одинаковы что у декадента Арцыбашева, что у члена ВКП(б) сценариста Авдеенко.
Картину экстренно сняли с проката, и в больших городах СССР сотрудникам НКВД пришлось на мотоциклах объезжать кинотеатры и опечатывать коробки с киноплёнками. Но Жданов и сам Сталин не ограничились только этим. 9 сентября 1940 года в Кремле состоялось расширенное заседание Оргбюро ЦК, которое продолжалось с пяти часов вечера до полуночи. Присутствовали Сталин, Жданов, остальные секретари ЦК, руководители Управления пропаганды и агитации ЦК, ряд наиболее авторитетных писателей (Фадеев, Асеев, Катаев и др.) и вызванный правительственной телеграммой сам «виновник» — сценарист фильма Авдеенко.
Наш герой открывал и вёл заседание, но солировал, естественно, Сталин. К некоторому недоумению присутствующих, он, как простой смертный, обращался к председательствующему Жданову:
— Я ещё хочу сказать. Можно?
— Пожалуйста, товарищ Сталин, — «соглашался» распорядитель вечера Жданов.
Периодически приятели из-под «дуба Мамврийского» вещали почти дуэтом. Сталин откровенно горячился, он явно был задет фильмом и пытался донести присутствующим своё понимание случившегося. Показательно — не просто навязать своё мнение силой, что мог уже легко, нет — именно хотел, прямо-таки жаждал убедить собравшихся в верности своего понимания: «Я бы предпочёл, чтобы нам давали врагов не как извергов… У самого последнего подлеца есть человеческие черты, он кого-то любит, кого-то уважает, ради кого-то хочет жертвовать… Дело вовсе не в том, что Авдеенко изображает врагов прилично, а дело в том, что нашего брата он в тени оставляет… Победителей, которые разбили врагов, повели страну за собой, он оставляет в стороне, красок у него не хватает… Почему не хватает красок на то, чтобы показать хороших людей?»{334}
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});