«А на каком основании ты успех приписываешь только себе? Ведь ты даже не знаешь ребят на «лавочкиных», которые были вместе с тобой и молча взяли врага на себя. Они, наверное, еще дерутся. Все ли домой придут? Меркулов остался вчетвером против шести. Чем у него бой кончится?…» Сердце радовалось успеху и тревожилось за судьбу оставшихся боем прикрывать его жизнь.
Легко в книжке читать: «Каждый солдат должен знать свой маневр». Но когда твой маневр, твоя безопасность, а может быть, и жизнь закрывается грудью товарищей по оружию, то всегда хочется поменяться с ними и местами, и ролями. Эта неписаная солдатская этика, этика благородной души советского человека много раз выручала не только Матвея, но и других, идущих через войну солдат Красной Армии всех рангов и национальностей.
На войне в любом бою тяжело. Любой бой, даже самый победный, может стать для кого-то последним в его жизни. Особенно тяжел бой при вынужденной обороне. И обороняешься-то только потому, что враг в данный момент сильнее тебя. Не ты, а он диктует тебе свои условия. И, несмотря на это, красногвардейцы революции, красноармейцы и партизаны гражданской и этой — народной — всегда считали за честь быть в арьергарде, прикрыть отход своих товарищей на новый рубеж. Оставаясь в окопе, у переправы на верную смерть, они благодарили командиров за оказанное им доверие. И если случалось, что, выполнив задачу, кто-то все же оставался живым, то сам себя он никогда не считал героем. Товарищи в этом подвиге или самопожертвовании видели обычное и естественное выполнение службы и долга, а начальники не всегда с необходимой настойчивостью беспокоились о наградах.
…«Илы» вышли на свою территорию. Осипов еще раз осмотрелся кругом… Как будто бы все шло хорошо. Врагов в воздухе не видно.
— Гарик, мы дальше одни дойдем. Если есть горючее, иди к Двести десятому. Помоги там.
В ответ радостное:
— Спасибо, Семьсот тринадцатый! Мы назад!
«Яки» лихим боевым разворотом растаяли в синеве неба. Пошли обратно в огонь защищать не свои, а другие человеческие судьбы…
Истребители ушли. Место у командира справа освободилось, и Борубай занял его. Ведущему самолету стало безопасней. Между солнцем, возможным врагом, прячущимся в его лучах, и Осиповым теперь появилось препятствие из воли, разума и тела его подчиненного. Ведомого, товарища и друга, человека, считающего, что его предназначение состоит в том, чтобы принять удар на себя. Тень от низко идущей командирской машины стремительно неслась по земле. И Борубаю казалось, что это не тень от «ила», а тень беркута, летящего над степью вслед убегающей лисице.
«Раз нельзя передавать данные разведки по радио, надо обязательно дойти до дому, — думал Борубай. — Увиденное нами никак не должно пропасть. Сейчас командирская память — наша драгоценность».
Удовлетворение от сделанной работы, ощущение радости жизни переполнили душевную чашу. Охотник запел про то, как они высмотрели врага, хорошо стреляли и несут на крыльях добрые вести.
В штабах Воздушной армии фронта одновременно получили результаты наблюдений не менее десятка воздушных разведчиков. Донесения дополняли и перепроверяли друг друга.
Сведения о противнике, доложенные разведчиками, оказались идентичными.
Враг уходил. Сила переломила силу.
Летчики первыми увидели признаки победы, радовались ей. Пехота и танки, не ощутив еще ослабления врага к сопротивлению, сомневались.
Как только командование убедило себя в том, что фашистские войска начали отход, перед ним сразу возникли новые и не менее сложные задачи. Что делать?… Дать отойти противнику на намеченные им самим рубежи бескровно или приложить максимум энергии дли того, чтобы сорвать плановый отход и этим облегчать себе решение задач в будущем?
Отступление врага у всех командных инстанций, оставшихся в строю с первых дней войны, восстановило в памяти картины сорок первого и сорок второго годов. Их собственные бои, сражения и так называемые отходы на «заранее подготовленные рубежи». И этот кровью оплаченный опыт позволил им быстро принять единственно правильное решение. Сорвать плановый отход, не давать врагу закрепляться на выгодных рубежах и нанести максимально возможные потери.
Но и командование группы армий «Юг» понимало, что если оно не сможет осуществить планомерный отвод войск, если прикрывающие отступление части будут смяты, то это приведет к тяжелейшим последствия, итог которых трудно будет заранее предусмотреть.
Немцы отходили. Ведя тяжелые арьергардные бои, дивизии еще не успели полностью осознать свершившегося события: они потерпели поражение. Сила переломила силу. Цепляясь за чужие им бугры и овраги, леса и поля, деревья и речушки, они еще надеялись на фюрера, который «может и должен» их спасти, что обязательно свершится чудо, которое обещал Геббельс.
И опять враги сходились врукопашную, в танковых контратаках, в воздушных боях. Каждый старался сейчас создать себе благоприятные условия для будущего.
Контрудар танковой армии Воронежского фронта совпал по времени с началом контрнаступления войск Центрального и Брянского фронтов. Это ускорило принятие решения фашистским командованием на отвод войск армий «Юг» на Белгородском направлении.
Обстановка складывалась благоприятно. Но сил у наступающих частей оказалось недостаточно, чтобы смять немецко-фашистские части, прикрывающие отход. И когда это стало очевидно, Москва ввела в сражение новые и свежие войска — Степной фронт и еще одну воздушную армию.
Ранний день накалялся боями. Солнечный зной начисто уничтожил недавние следы дождя. Дрожащее марево горячего, пыльного и дымного воздуха плыло над полями боев, размывая контуры земных ориентиров и маскируя от летчиков войска.
Шубов, идущий во главе своей эскадрильи, сверху хорошо видел, как наземные бои выбрасывали в небо все новые порции пыли и копоти, расцвечивали фронт пожарами. Его не интересовали фашистские войска, охваченные огнем войны. Эти уже были обречены на уничтожение или беспорядочное отступление. Он искал колонны, ушедшие от боя на десять, а то и двадцать километров, потому что из них в глубине обороны враг будет создавать новые огневые рубежи. Наблюдая изуродованную сражениями землю, размочаленные дороги, разбитые и сгоревшие деревни, он с горечью отмечал, что между боем и хвостами догоняемых им колонн накопилось уже около десятка километров, а это означало, что враг смог оторваться и будет иметь время на каком-то далеком рубеже снова подготовиться к сопротивлению.
Найденная им колонна автомобилей встретила «илы» огнем, но он не стал тратить на нее боеприпасы. Искал танки или артиллерию — душу новой оборонительной позиции. Наконец увидел: колонна только что остановилась, и слабый ветер не успел еще полностью оторвать от нее пылевой шлейф. Солнечная дымка и запыленный сухостью воздух уменьшили видимость. И пока он рассмотрел, что было под ним, атаковать было поздно — танки оказались в мертвом для атаки пространстве. Нужен был новый заход.
— Выйдем из огня. Перестроиться в кильватер звеньев. Атаковать будем эту колонну четверками.
Подчиняясь командиру, штурмовики ушли от танков в жаркие солнечные лучи и пропали в нестерпимо ярком блеске. Огонь скорострельных зенитных пушек остался позади…
Борис осмотрелся. Группа перестроилась: звенья шли друг за другом. Истребителей врага не было.
— Пошли в разворот. За один заход и реактивные снаряды, и бомбы. После атаки выход вправо на автомобильную колонну. Атака пушками. Уход от цели змейкой.
Повторное обнаружение цели всегда легче, потому что в зрительной памяти летчика остаются мазки местности и сотни ее деталей, по которым вторая встреча с объектом атаки уже не является неожиданной. Шубов подвернулся на желтеющую возвышенность, у основания которой проходила дорога с танками. Мысленно определил рубеж встречи с зенитным огнем. Проверил, все ли оружие снято с предохранителей.
«Снято. Пора».