Бригадир некоторое время молчал, потом процедил презрительно:
– Многие военные служат в полиции, а бывшие солдаты дисциплинарных рот – ее сливки! Я решительно требую, чтобы вы не приближались ко мне!
Пистолет никогда не отличался излишней терпеливостью. Дерзкий ум парня уже работал над тем, как бы обойтись в этом деле без помощи жандармерии и местных властей, тем более, что те отнеслись к парижанам с явной враждебностью. И тут Клампен заметил:
– Знавали мы и более важных людей, чем вы, бригадир. Они – в отличных отношениях с властями, сулят нам почести, повышения и награды. А у вас я хотел только спросить, почему у некоего Луво по прозвищу Трубадур, на левой руке красуется татуировка: «Долой Шамуазо!»?
Первые слова бригадир встретил с подчеркнутым безразличием. Но как только Клампен упомянул о Трубадуре, Шамуазо вздрогнул, словно в задницу ему вонзилась иголка. Не зря говорят, что у самых суровых и черствых натур есть свои слабые места.
Пистолет все понял. Нервное движение бравого рубаки не ускользнуло от его глаз. И парень рискнул добавить, слегка отвернувшись:
– Но если разговор со мной вам не по душе, что ж…
– Молодой человек, – сказал бригадир, и голос его смягчился, – будьте любезны остаться. Я хочу вас кое о чем спросить. Я знавал этого Луво раньше. Вы что, друзья?
Жандармская твердость общеизвестна. Но военная хитрость есть военная хитрость. И вот бригадир попался в ловушку.
Пистолет ответил, не моргнув и глазом:
– Примерно такие же, как волк и ягненок из «Басен Лафонтена», пьесы, которая с бешеным успехом шла на сцене театра Бобино, кажется, в тридцать четвертом году.
– Где вы видели означенного типа, молодой человек? – осведомился Шамуазо.
– Здесь, в этих краях, – с готовностью объяснил Пистолет. – Я имел возможность любоваться его руками, покрытыми татуировками от плеч до кончиков пальцев, и все отлично рассмотрел, пока он храпел в дилижансе.
– Давно это было? – поинтересовался жандарм.
– Вчера… – ответил Клампен. – За шесть-восемь часов до того, как вдова Тереза Сула пала жертвой убийцы на дороге у Бель-Вю-дю-Фу.
Конечно, выглядел Пистолет жутко, но его изысканные выражения пришлись бригадиру по душе. Жандармы любят красивую речь.
– Молодой человек, – сказал Шамуазо, заставляя своего коня перейти на шаг, – если солдат дисциплинарной роты не может справиться с лошадью, то это по причине молодости. Зато об отчаянной лихости этих ребят то и дело пишут в газетах. Вы заинтересовали меня, несмотря на то, что одеты вы нелепо и ваш вид оставляет желать лучшего.
– Ах! – воскликнул Пистолет. – Да что вы говорите? Вам неприятна моя элегантная внешность? Но за мной же бегают самые модные и прелестные актрисы Парижа!.. Так вы бы не хотели отомстить Луво по прозвищу Трубадур, бригадир?
Тон жандарма стал совсем дружеским.
– Если вы поможете мне это сделать, юноша, – произнес Шамуазо, понизив голос, – я угощу вас в кабачке отменным обедом!
– Договорились! – возликовал Пистолет.
И с этой минуты они стали закадычными друзьями. Шамуазо рассказал, что Трубадур уже два раза выскальзывал у него из рук.
– Ничего, Бог троицу любит, – заключил бригадир. – Негодяю Луво не придется больше писать про меня на своем теле всякие гадости! Я хватал его уже дважды: в Тулоне и в Бресте, но ему удавалось бежать. На этот раз ему светит или тюрьма Рошфор, или гильотина.
Такие игры, ставка в которых – жизнь, – обычное развлечение жандарма. Но они вовсе не говорят о его жестокосердии.
Когда рассвет позолотил верхушки деревьев, Пистолет и бригадир скакали на своих конях далеко впереди процессии. Бригадир под самыми страшными пытками не выдал бы служебных тайн, но Клампен выудил у него все. Парень узнал, что Николя опередил их. Представители местной власти питали к монсеньору глубочайшее уважение, к тому же этого красавца защищали инструкции, присланные из Парижа.
Клампен понял, что полиция Ля Ферте-Mace почти не сомневается в виновности Поля Лабра.
Когда Пистолет и Шамуазо въезжали в Мортефонтэн, часы на башне маленького храма пробили пять утра.
Пистолет покинул своего спутника со словами:
– Бригадир, я целиком и полностью разделяю ваше мнение. Черные Мантии – это всего лишь глупая выдумка, месье Николя – честнейший человек. Но вот Луво по прозвищу Трубадур…
– Этот – моя забота, молодой человек! – свирепо сверкнул глазами жандарм.
– Бригадир! – вскричал Клампен. – Ведь мы совсем рядом с рощей, справа от Бель-Вю-дю-Фу! Раскройте глаза!
Пистолет придержал своего коня, дождался месье Бадуа и, тронув его за плечо, шепнул на ухо:
– Вы, патрон, ничего не предпринимайте! Слышите? Ни-че-го!
Парень подхлестнул свою лошадку, и та понеслась галопом. Через десять минут Пистолет постучал в двери замка Шато-Неф-Горэ и потребовал немедленно провести его к месье Лекоку де ля Перьеру.
Войдя в апартаменты Лекока, Клампен заявил:
– Мэтр, я не желаю, чтобы вы задавали мне какие-то вопросы. То, что я хочу вам сказать, я узнал от одной женщины. Прежде, чем я произнесу ее имя, вы меня убьете. Между вами и Николя все предельно ясно: кто кого. Если вы не прикончите его первым, он отправит вас на тот свет, уж будьте уверены. Я ничего не прошу, я – всегда к вашим услугам, месье!
Пистолет повернулся к выходу, но Лекок преградил ему дорогу. Юноша не сопротивлялся. Лекок запер дверь и процедил сквозь зубы:
– Поговорим немного, мне есть что вам сказать…
Они поговорили. Расстались они закадычными друзьями.
Покинув замок, Пистолет вскочил на коня и помчался навстречу своему приятелю бригадиру, размышляя про себя:
«Да, нелегко сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Похоже, дуэль будет жаркой!»
XXIII
НАСТУПИЛА НОЧЬ
Ровно в шесть утра на перекрестке дю-Фу дороги Бель-Вю остановились две кареты. Одна из них прибыла из Шато-Неф-Горэ, и в ней находились месье Николя, он же сын несчастного Людовика, месье Лекок де ля Перьер и сам полковник Боццо, который отчаянно мерз в такую рань и изнеженно кутался в плед. В другом экипаже сидели двое: барон д'Арси и генерал, граф де Шанма.
Дороги сходились здесь звездой и казались совершенно пустынными – как и сам перекресток, ближайший овраг и лесок. Место для дуэли было, безусловно, выбрано удачно; в округе легко можно было найти еще несколько таких же укромных уголков.
В каждой карете лежало по ящичку с заряженными дуэльными пистолетами.
Поль Лабр и генерал первыми вышли из своего экипажа. Карета с «людьми из Парижа» остановилась шагах в пятидесяти от перекрестка, на дороге, ведущей из Нуета. Месье Николя и двое его секундантов ступили на землю. Принц Николя и месье Лекок держались за руки; казалось, что они – неразлучные друзья.