— То есть в притчах и баснях.
— Совершенно верно.
— Неужели не было ни одного человека, который бы понял тебя именно так, как ты того хотел?
— Были. Но и они погибли от руки человеческого зла.
— Кто это были?
— Одного звали бесстрашный воин Саладдин,[23] а другого граф Джованни Пико Мирандолла.
— Я думал, ты назовёшь пророка Мохаммеда. Того, кого ты любил больше всех, и учил терпеливо, представившись ему несторианским старцем.
— Я любил их всех… По-человечески, как родитель. В этом-то и была моя ошибка. Ибо я пытался быть человеком. Поэтому я хочу, чтобы ты не повторял мою ошибку.
— Ты, правда, душил Мохаммеда, заставляя его читать?
— Я не собирался его убивать. Просто хотел припугнуть и заставить мыслить. Чтобы придушить кого-то нам необязательно применять физическую силу, достаточно взгляда. А зная, что у Мохаммеда больное сердце, напугать его не составило труда.
— Не слышал, чтобы у него было больное сердце, — Лука изобразил озабоченность.
— Когда мальчику было три года, он перегрелся на солнце и у него случился удар, сердце остановилось.
— А ты чудесным образом оказался рядом.
— Ну, это было вовсе не чудо. Я часто путешествовал по тем местам.
— По легенде архангелы Гавриил и Михаил вскрыли ему грудную клетку и очистили сердце.
— Нет, грудную клетку я ему не вскрывал, просто снова завёл его сердце электрическим ударом нашей силы. Я покажу потом. С тех пор сердце у него болело регулярно. Во время этих приступов он отключался от действительности и, как бы сегодня это назвали, подключался к информационному полю Вселенной.
— Как это?
— Так же как это делали в своё время Кейси и Тесла: один во сне, другой в забытьи.
— Но если он был таким чутким, зачем же ты его пытался напугать?
— Затем, что он не верил в собственные силы и способности. Он думал, что это обыкновенные видения, сны или бред. Я просто заставил его озвучить то, что он видит во время приступа.
— То есть он не в буквальном смысле читал написанное?
— Он видел всё это своим духом. Видел прошлое и будущее.
— Ты был его наставником?
— Я им гордился, как собственным сыном. Берёг до поры до времени, позволяя ему насладиться обычной земной жизнью, познать счастье, достаток, удовлетворение, уважение соседей и любовь женщины, чтобы сформировать правильный взгляд на мир и правильное отношение к окружающим людям. Чтобы в нём даже не закралась ожесточённость, обида или озлобленность, чтобы он оставался чистым и непорочным как можно дольше. Но и он познал потом разочарование в людях. И тем был несчастен. Увы. Это его и подкосило, украло в нём непосредственность и жизнерадостность.
— А он знал, кто ты на самом деле?
— Думаю, что нет. Он считал меня несторианским монахом и кудесником. И я его не разубеждал.
— И долго ты был кудесником для него?
— Нет. Мне было достаточно указать ему лишь путь, а следовать полагалось ему самому. Убедившись в правильности его направления, я оставил его. Но я действительно приглядывал за ним издали. Памятуя о трагической судьбе Вараввы, я берёг Мохаммеда, как мог, ограждая от низости и человеческой скверны, но от всего же не убережёшь. Он был для меня последней человеческой жемчужиной…
Гэбриэл тяжело вздохнул, вспомнив те далёкие времена. Его глаза заблестели от навернувшихся слёз.
— И сколько лет тебе уже было тогда?
— Тысячу двести шестьдесят, кажется… Он был уникальный человек. Он был Человек! — многозначительно проговорил Гэбриэл. — Люди не знают его на самом деле. И судя по всему уже и не узнают. А жаль…
Тут подошёл автобус, которого они ожидали, и старик с парнем поднялись с камней и вошли в салон.
— Но Христос… — начал было Лука. Старик тут же перебил его.
— Забудь ты этот бред! Не было никакого Христа! Не было! Это всего лишь такая же аллегория, которую способны понять смертные. Самое важное из этой сказки — притчи! Всё. Больше ничего.
— Тише, нас услышат и не правильно поймут.
— Люди всегда всё не правильно понимают.
— А книги…? Те книги…ещё сохранились?
— Какие книги?
— Которые писали твои ученики.
— Наверное, сохранились где-то в тайных обществах. Но зачем они тебе? Я тебе и так всё расскажу. Вот только не уверен, что это принесёт пользу. Ведь ты зациклен на христианстве.
— Я готов умереть и родиться заново.
— Посмотрим, — пробурчал старик.
— Мама ещё тогда писала, что истинным Богом для нас является планета Земля, — пытался перевести Лука разговор в другое русло.
— Она правильно писала. А ты что же, всё ещё сомневаешься? Ты не согласен с этим?
— Согласен. Но откуда вы всё это знаете? Ведь частица не может познать целое!
— Позже объясню.
— Так как мне тебя называть: учитель Неброэль, достопочтенный Люцифер или дедушка Гэбриэл?
— Да какая разница?!
— Но всё же.
— При рождении я получил имя люцифер Мефрес. Гебра-Птах — это… своего рода национальность или название колена, имя рода, фамилия, так сказать. Как тебе больше нравится. Люцифер — духовный титул. А Неброэль — это всего лишь конспиративное имя среди тех, где я жил в тот момент. Иногда я назывался Габриэлем, Пакиелем, Джебутти или Джебраилом, это точно. У меня была масса имён, арабских, греческих, итальянских, немецких, индейских, американских, английских… В общем, много всего.
— Понятно.
— Богам нужен герой, — неожиданно заговорил он на другую тему. — Герой среди смертных, гигант духа. Нужен, чтобы верить в людей.
— Герой? Уже не нужен Спаситель? А нужен герой? — поморщился Лука скептически. — Всё действительно перевернулось с ног на голову. Теперь не люди верят в богов, а боги в людей? Немыслимо!
— Твой отец стал Спасителем. Теперь всем нужен герой.
— Как Ахиллес и Геракл?
— Возможно.
Лука замолчал. Что он мог добавить? Ничего. Потому что не знал, кто он сам. Ему нужно было разобраться, кто он, зачем он и почему? Почему старик так тревожится за его будущую судьбу? Что именно тревожит старого люцифера, что он видит в молодом боге такого, чего не видит пока в себе сам Лука?
Он задумался глубоко и надолго.
Когда опомнился, вспомнил, что собирался позвонить отцу Якову. Тут же достал мобильный телефон и набрал номер.
* * *
Яков до сих пор находился в больнице. За ним ухаживала сестра Стефания. Священник ей запретил звонить кому-нибудь из его близких. И она не стала задавать лишних вопросов, чему Яков был весьма благодарен. Хотя по её глазам он видел, что она недоумевает и, похоже, тревожится не меньше его самого.
Когда она поняла, что падре ранен только в руку, да и то несерьёзно, она успокоилась. Но её тревожило его сердце. Ведь с сердцем у старика в последнее время было неважно. Поэтому она настояла, чтобы святого отца ещё подержали в больнице и понаблюдали за его сердцем, которое могло не выдержать серьёзного психологического испытания. Врачи так и сделали.
Вдруг в халате Стефании завибрировал телефон. Она вышла из палаты, чтобы Яков не догадался ни о чём, и направилась в укромное местечко, где не будет любопытных ушей и глаз; она спустилась в сад.
— Да, Лука. Это сестра Стефания… С ним всё в порядке. Мы сейчас в больнице. Но ты не волнуйся, это очередной курс для поддержания его сердца. Он теперь спит в палате, а я вышла во двор. Как вы там?
— Стефания, вы говорите мне правду? — недоверчиво спросил Лука.
— Я кое-что расскажу. Но пообещай, что не приедешь. Потому что отец Яков приложил все усилия, чтобы к нему никто из близких не приехал.
— В чём дело?
И Стефания рассказала Луке о нападении и небольшой ране на руке падре. О том, как Яков открестился от всех близких, что-то заподозрив. Он беспокоится о них. Как только он поправится, сам свяжется с Лукой. А пока его не стоит волновать. Она находится неотступно рядом с падре. И конечно, она передаст привет отцу Якову. Но больше звонить пока не нужно. Как только всё прояснится, Яков сам позвонит или свяжется по электронной почте.
— Теперь я должна идти к нему. Я не могу так долго отсутствовать. Но что ему передать?
— У меня всё хорошо. Я свяжусь с ним по скайпу или интерфейсу в ближайшие дни. Пусть он будет в это время на природе, где-нибудь в парке или на берегу моря. Сестра, вывезите его на природу, подальше от людей, подальше от посторонних глаз, — поправился он.
— Хорошо. Я пошла. До свидания, Лука.
— До свидания, сестра Стефания.
Лука отключился от связи, и его сердце опустилось куда-то вниз живота. Он знал: если он испытывает такие ощущения, стало быть, грядёт что-то нехорошее. Значит, это была не параноя. Он чувствует нарастающую тревогу и напряжение вокруг них.
Пока Лука, отвлёкшись, разговаривал с монахиней, Николас привёл свой план в действие, он выстрелил из снайперской винтовки и закрепил датчик на воротнике Гэбриэла. Выстрел был весьма точен. Недавнее военное прошлое сказывалось. Если бы он промахнулся, то пробил бы артерию старика.