После торжества состоялся прием иностранных гостей, на котором Утида выступил с приветствием. Ло Чжэньюй зачитал вместо меня ответное слово, затем все вышли во двор на подъем флага и сфотографировались. Под конец состоялся торжественный банкет.
В тот же день, после обеда, в кабинете верховного правителя Чжэн Сяосюй официально обратился ко мне по делу:
— Командующий Хондзё уже выдвинул меня на пост премьер-министра и поручил сформировать кабинет министров. — Он поклонился, покачал лысой головой и продолжал: — Вот список специальных назначений и членов кабинета [54]. Прошу ваше величество подписать его.
Обо всем этом я в свое время говорил с Амакасу еще в Люйшуне. Взяв кисть, я подписал первый документ после моего вступления в должность.
Выйдя из кабинета, я встретился с Ху Сыюанем и Чэнь Цзэншоу. Оба старика были бледны, так как уже узнали, что в списке их нет. Я сказал, что назначу Ху Сыюаня начальником моего секретариата, а Чэнь Цзэншоу — секретарем. Ху Сыюань, вздохнув, поблагодарил меня, а Чэнь Цзэншоу, сославшись на домашние дела, решительно попросил отпустить его домой в Тяньцзинь.
На следующий день пришел Ло Чжэньюй. Он был назначен советником. Такая должность его не удовлетворяла, и потому он решил от нее отказаться. В дальнейшем он некоторое время был президентом контрольного совета, а затем вернулся в Далянь, где до самой смерти продолжал продавать антикварные изделия.
флаг с изображением дракона и оркестр на Чанчуньском вокзале, церемония торжества по случаю вступления в должность и приветственные речи — все это произвело на меня глубокое впечатление. Я даже стал вести себя несколько легкомысленно. В то же время я открыто вступил в игру, вышел на сцену, и путей к отступлению у меня уже не было. Даже если бы теперь Итагаки сказал, что в случае несогласия я могу поступать как хочу, мне все равно некуда было деваться. В этих условиях следовало забыть о каких-либо возможных перемещениях. "Если сработаться с японцами, то, возможно, они поддержат меня и восстановят мой императорский титул, — думал я. — Раз я теперь глава государства, мне легче будет разговаривать с японцами, когда у меня появится капитал". Надеясь на благоприятный исход, я не чувствовал больше неприязни к слову "правитель", более того, я рассматривал эту должность как ступень к переходу на императорский трон.
Итак, меня захватила новая мысль — успешно преодолеть эту ступень и благополучно занять трон. Я думал об этом несколько дней и наконец однажды вечером поделился с Ху Сыюанем и Чэнь Цзэншоу:
— У меня есть два клятвенных обещания и одно желание. Первое — я постараюсь исправить все свои прежние недостатки. Чэнь Баошэнь свыше десяти лет тому назад говорил мне, что я ленив и легкомыслен. Я клянусь, что изживу этот недостаток. Второе — я готов мириться со всеми невзгодами и клятвенно обещаю, что не остановлюсь, пока не восстановлю великие деяния предков. Третье — прошу Небесного Владыку ниспослать мне сына, чтобы продолжать род и дела великой династии Цин. Если эти три моих желания осуществятся, я смогу спокойно умереть.
Спустя примерно месяц после торжества резиденция "верховного правителя" переехала в заново переоборудованное помещение — бывшее здание управления Гирин-Хэйлунцзянской соляной компании. Я дал названия некоторым помещениям. Так, например, свой кабинет я назвал "кабинетом служения народу" Я вставал рано утром и направлялся в этот кабинет "на работу" оставаясь там до самого вечера. Чтобы выполнить свои обещания и осуществить реставрацию, я выполнял инструкции командования Квантунской армии, а втайне надеялся использовать свою власть "верховного правителя".
Но такое положение продолжалось недолго. Сначала я не мог ничего предпринять, а потом оказалось, что права "верховного правителя" существуют только на бумаге.
Величие без власти
Первая глава "Организационного статуса Маньчжоу-Го", озаглавленная "Верховный правитель", состояла из тринадцати статей, каждая из которых утверждала мои права. Первая статья гласила: "Верховный правитель правит Маньчжоу-Го". Вторая, третья и четвертая статьи определяли мою законодательную, исполнительную и судебную власти. Согласно остальным статьям, я имел право "издавать экстренные приказы, имеющие силу закона", "устанавливать систему чиновничьих званий и их назначение", "возглавлять сухопутные, морские и воздушные силы", а также обладал правом "амнистии, смягчения наказания и восстановления в правах" и т. д. На самом же деле я даже не имел права выйти за пределы своей резиденции.
Однажды вместе с Вань Жун и двумя сестрами я отправился в парк Датун, названный по девизу годов моего правления. Не успели мы погулять по парку, как появились автомашины японской жандармерии и управления охраны резиденции и нас попросили вернуться. Оказывается, обнаружив мое отсутствие, охрана немедленно доложила об этом в японскую жандармерию, и та направила отряды на поиски, поставив на ноги весь город. После этого случая мой советник Каеисуми сказал, что в интересах моей безопасности и престижа отныне мне не следует самовольно появляться на улице. С тех пор, помимо специальных выездов, которые организовывала Квантунская армия, я ни разу не выходил из ворот своей резиденции.
Меня уверяли, что все это делается ради моей безопасности, и я был с этим согласен. Однако "проработав" несколько дней в "кабинете служения народу", я стал сомневаться.
Ежедневно утром, в определенное время, я приходил в свой кабинет, и посторонним казалось, что я был очень занят. С утра до вечера кто-нибудь да просил у меня аудиенцию. Кроме нескольких старых сановников и родственников, приходивших выразить мне свое почтение, это были главным образом представители новой знати: министры, советники с особыми полномочиями и т. п. Все эти люди говорили мне о своей преданности, преподносили подарки, но не обсуждали со мной служебные дела. Каждый раз, когда я спрашивал их о делах, они отвечали, что либо "это уже делает вице-министр", либо об этом "предстоит посоветоваться с вице-министром". Вице-министрами были японцы, а они ко мне никогда не приходили.
Ху Сыюань первым высказал по этому поводу свое недовольство. Свое возмущение он излил Чжан Сяосюю, говоря, что суверенными правами в министерствах должны обладать сами министры; важнейшие государственные дела следует решать верховному правителю, а министерствам — принимать их к исполнению. А тут что скажет вице-министр, то и делай?! На это Чжэн Сяосюй ответил ему:
— Мы осуществляем систему подотчетности кабинету министров. Государственные дела должен решать Государственный совет. Кабинет министров ответствен перед верховным правителем, и премьер-министр должен раз в неделю докладывать ему о решениях, принятых Государственным советом, и просить их ратификации. Такая система существует в Японии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});