Айви знала, что большинству художников была ненавистна фотография. Опасаясь за судьбу своего искусства, боясь, что его погубит прогресс, они сетовали на то, что у фотоснимка нет «души» и что все они получаются одинаковыми, хотя и выполнены разными фотографами. В этом они были правы. Но Айви нравилась фотография. Ее привлекал реализм и точность фотоснимков. Ни один даже самый талантливый художник не смог бы уловить все мельчайшие детали, а для фотографа это не составляло большого труда. Но, глядя теперь на фотографии, выставленные в витрине фотостудии, она не могла не признать, что они какие-то безликие и скучные… С одной стороны, в них не чувствовалось жизни, а отсутствие цвета было их вторым недостатком, и весьма существенным. В природе все имело свой цвет. Даже сумрак и мрак не были лишены красок. Иногда именно мрачные тона в изображении бури, бушующего моря, теней за дверями придавали картине особую выразительность. «И лица людей не бывают черно-белыми, – думала Айви, рассматривая фотографии. – Где телесный цвет лица мужчины на этом снимке? А какого цвета его глаза? А губы какие: розовые, белесые или с серым оттенком? Был он здоров и крепок или здоровьем слаб?» Фотография упускала так много.
– Мадам, сфотографироваться не желаете?
Айви вздрогнула от неожиданности и обернулась. Перед ней стоял, улыбаясь, мужчина в ярком клетчатом пиджаке. Он только что вышел из своей фотомастерской и был без шляпы.
– Я заметил, что вы давно уже стоите у моих снимков, – сказал он с улыбкой. – Хотите сфотографироваться? Меня зовут Ал Гернсхейм. Могу вас уверить, что мои расценки самые низкие.
– В них нет жизни.
– Прошу прощения?
– В ваших фотографиях нет жизни.
– Мадам, как вы можете так говорить? – недоуменно заморгал фотограф. – Я же фотографировал с натуры!
– Я имела в виду, что они бесцветные. А жизнь полна красок, разве не так?
– Никто не может делать цветные фотографии, – нахмурился он. – Может быть, в будущем это станет возможно, но не сейчас.
– Жаль, – тихо сказала Айви. – Очень удачный вон тот снимок, с одиноким эвкалиптом на фоне пейзажа внутренних районов континента. Но в цвете впечатление было бы еще сильнее. Но… белый песок, белое небо и черное дерево?.. – она покачала головой. – Здесь недостает голубого неба внутренних районов, золотистых тонов земли этого края и поразительных оттенков коры эвкалипта. А без этих узнаваемых черт можно подумать, что снимок сделан в любом другом месте.
– Да, – со вздохом согласился фотограф. – На самом деле так можно подумать. А это одна из моих лучших работ. Я сделал этот снимок в районе Тумбарумба.
– Очень хороший снимок.
Айви вдруг пришла на память одна из баллад Хью Уэстбрука. Она подумала, что фотография была по духу сродни той балладе. У нее неожиданно родилась идея.
– Давно выставлена у вас эта фотография?
– Уже год с того времени, как я ее сделал. Но к ней даже никто не приценивался.
– Если можно, я бы хотела ее купить, – проговорила она с растущим волнением. – Сколько она стоит?
Услышав цену, Айви основательно задумалась. Ставка была высока, а гарантий никаких. Но много ли у нее других шансов? Иногда приходится рисковать. Фрэнк всегда говорил ей это. Дело кончилось тем, что она купила пейзаж и принесла к себе в квартиру на Элизабет-стрит. Торопливо раздевшись, Айви установила фотографию на мольберт в своей студии и немедленно принялась готовить краски. Она решила, что возьмет хотя бы раз не дорогие масляные краски, а будет работать с акварелью. И прежде чем на фотографию лег первый мазок, она знала, что ее ждет успех.
Спустя три дня Ал Гернсхейм, как завороженный, смотрел на чудесно преображенную красками фотографию, и ему казалось, что в руках у него оживший кусочек Австралии.
– Это же настоящее чудо! – решительно объявил он. – Она стала лучше в десять раз! Это лучше, чем рисунок!
– Вы сможете это продать, мистер Гернсхейм?
– И вы еще спрашиваете? Да эта фотография и до конца дня простоять не успеет. Дорогая вы моя, вы только посмотрите! Как превосходно вам удалось передать краски тех краев! И как тонко подмечено настроение! Вы превзошли возможности фотоаппарата!
Айви была счастлива до безумия, но сдерживала себя.
– Мистер Гернсхейм, без вашей фотографии у меня бы так не получилось. Может быть, мы смогли бы работать вместе? Точность и четкость вашего фотоаппарата и мое ощущение цвета.
– Боже, да это мысль! – Он оторвался от фотографии и долго задумчиво смотрел на Айви. И разом его амбиции выплеснулись за рамки маленькой тесной мастерской, пропитавшейся запахами реактивов и пыли. Во всем Мельбурне не было фотографа, способного предложить фотоснимки с точными красками оригинала. В голове его уже вихрем носились броские объявления, которые появятся в витрине его мастерской и в журналах: «Превосходные рисунки!», «Больше живости, чем в обычном фото!»
– Не желаете ли продать мне эту фотографию? – предложил он. – Я дам вам вдвое больше, чем вы заплатили мне, и все равно не останусь в убытке.
– Конечно, вы можете ее вернуть! – рассмеялась Айви. Он еще раз хорошенько присмотрелся к ней и сказал:
– Уважаемая миссис…
– Дирборн, – подсказала Айви. – Мисс Айви Дирборн.
– Уважаемая мисс Дирборн, прошу вас оказать мне честь и выпить со мной чаю в моем ателье. У меня есть предложение насчет делового соглашения, которое мне бы очень хотелось с вами обсудить.
И Айви, увидев в улыбающемся мистере Гернсхейме свою судьбу и спасение, взяла его под руку со словами: «С большим удовольствием, мистер Гернсхейм».
Очередной скучный обед ждал его и еще одна мамаша, горящая желанием всучить ему свою дочку. Эту звали Люсинда Кармайкл. Фрэнк Даунз уже представлял себе, какой она окажется. С начала своих поисков будущей жены он успел уже насмотреться на таких девиц. Она была обычно низкого роста: матери старались вовсю, чтобы исключить бестактность, намекнув на его собственный небольшой рост. Или же она сутулилась, чтобы казаться ниже и смягчить по возможности разницу в возрасте. Волосы ее обычно бывали собраны в кокетливую прическу, наряд был неизменно безумно дорогой и только что от портнихи. Она бывала до скучного застенчива, играла на рояле плоховато, а пела вообще скверно. Когда друзья и сестра говорили ему, что он слишком долго ищет жену, Фрэнк отвечал им на это, что он разборчив, а поскольку ему предстоит сделать важный шаг, он не может позволить себе торопиться с выбором.
– Добрый день, Даунз, – поздоровался, входя в гостиную, Джеффри Кармайкл. Особняк Кармайклов стоял на холме над рекой Ярра в пригороде Мельбурна, где могли себе позволить обосноваться только очень богатые горожане. После женитьбы Фрэнк собирался построить такой дом для себя с женой, чтобы иметь возможность жить и в городе, и в Западном районе.