— Отдай.
— Прости, я не нарочно, — смутился монах, спеша вернуть своевольную саблю хозяину. — Может, мне вообще не брать с собой оружия?
— Шутишь? — изумился Рапал. — Допустим, в наших краях на тебя никто не кинется. А дальше? Ты же мимо прииска поедешь! Как от полосы пограничной отдалишься, так и готовься к сюрпризам! Там же полно в кустах охотников до чужих денежек, говорят, целые семейства с нечистого промысла кормятся! Благо с прииска пустым никто и никогда не возвращается…
— Понятно, — вздохнул Нилс. — Я буду первым, кто поедет от прииска практически нищим. Своих сбережений пес наплакал, казенное вознаграждение и вовсе за деньги считать смешно. Что остается бедному монаху, чтобы разбойники не трогали? Придется навесить на зад моей старой кобылы табличку: «пустой»…
— Откуда ты знаешь, что тебе дадут именно кобылу, и именно старую? — заинтересовался точильщик. — Уже пообещали?
— А что еще могут дать бесплатно и к тому же пожизненно? — хмыкнул Нилс. — Восточного скакуна благородных кровей? Конечно, кобылу. Старую, больную местную уроженку. Хорошо, если не хромую и не слепую к тому же. Ладно, пойду. Спасибо за сабельку, но сам видишь…
— Погоди! Вот, — аккуратно вернув опасное оружие в потрепанные меховые ножны, Рапал бережно убрал их на дно ларя, взамен достав что-то длинное и объемное, завернутое в тряпицу. — Держи, от собственного сердца отрываю. Думаю, это то, что тебе надо.
Нилс с преувеличенной осторожностью размотал обвязку.
— Дубина?
— Палица! — гордо поправил Рапал. — Оружие настоящих мужиков, без глупостей. Мужик в своей жизни что должен сделать? Правильно. Посадить дерево, вколотить ему в ствол осколки гранита, а когда подрастет, вырезать из него палицу и оковать наплыв железом. Пользуйся на здоровье. Два паунда.
— Думаешь? — засомневался Нилс.
— А что тут думать? Легкая — подвесил на пояс и забыл, центр тяжести по оси, не надо следить за ориентацией, тем более что ты и не сможешь. Самое то неопытному вояке для дороги.
Нилс взвесил в руках дубинку, ковырнул ногтем наковыш.
— Ладно, поверю профессионалу. Деньги завтра, идет?
— Я не спешу, — согласился Рапал, забирая палицу обратно. — А ты сам сейчас куда? В «Обжорку»?
— В приют, — вздохнул Нилс, внутренне разрываясь между грешным намерением быстренько заскочить в трактир и чувством долга. Может, все-таки…
В знак протеста колокол зазвонил снова, еще громче прежнего. Монах кинул в сторону «Обжорки» прощальный взгляд и, кивнув воодушевленному Рапалу, решительно вернувшемуся к работе над «новой нурландской заточкой», заспешил вверх по улице.
Видать, в приюте на самом деле случилось что-то серьезное.
Горы. Старая дорога от прииска на Тор
Копыто соскользнуло с тропы на повороте. Каменная крошка посыпалась вниз, и всадник, тихо охнув, с трудом удержал равновесие, инстинктивно прижавшись к теплой лошадиной спине.
— Уф…
Серая коротконогая кобылка виновато опустила голову, но наказания не последовало. Голубоглазый наездник просто шумно выдохнул, перекрестил живот и, оглянувшись на следующих сзади приятелей, с извиняющим смешком сообщил:
— Переходим на шаг. Два года уже не ходил этой дорогой, отвык.
Уставшие лошади охотно подчинились команде, и троица путников, одетых в стандартные костюмы старателей (дешевые кожаные куртки с дюжиной накладных карманов, широкие штаны и башмаки на толстой рельефной подошве), чинно двинулась дальше, малодушно отводя глаза от поросли дикой ежевики, чудом державшейся за камни узловатыми корнями. Сразу за ежевикой дорога резко обрывалась бездонной пропастью.
Несмотря на одинаковую одежду, перепутать наездников даже со спины было сложно.
Вольдар Ужка, глава маленького отряда, был гибок, высок и носил черные вьющиеся волосы до лопаток, туго стягивая их на затылке шнурком, как поступает большинство жителей гор. Из-за чрезмерно широких скул и выступающего подбородка его лицо нельзя было назвать эталоном красоты, однако в гордой посадке головы и блеске глаз чувствовался тот неуловимый шарм, который безотказно действует на женские сердца и которого безуспешно пытаются добиться подражатели-неудачники. Даже потертые старательские штаны (бычья кожа грубого дубления, длина до щиколоток, двойные укрепленные колени) не топорщились на нем колом, как на товарищах, а сидели почти элегантно.
Макарий, коренастый крепыш с крестьянским разворотом плеч, глубоко посаженными серыми глазами почти без ресниц и румянцем во всю щеку, выглядел намного проще Вольдара, но зато старше и солидней. Его уверенность передавалась даже лошади: гнедая кобылка под Макарием ни разу за время пути не шарахнулась в сторону, а шла ровно, спокойно и меланхолично, словно пахала невидимую борозду.
Что же касается третьего спутника, замыкающего процессию, то он был самым молодым из всей компании и при этом самым образованным. Два курса Университета от звонка до звонка, если верить полоске телячьей кожи с гербовой печатью, которая хранилась в нагрудном кармане паренька, бережно укутанная от влаги в три слоя промасленного пергамента.
От матери студенту достались серые глаза с лукавыми золотыми искорками, красиво очерченные губы и ямочки на щеках, а от отца ладная фигура, непомерное упрямство и гордое имя Квайлиссиарий Гелий Тресс (немедленно сокращаемое приятелями до панибратского Квайл). Способность влюбляться с первого взгляда и так же быстро остывать ни один из родителей за свою не признавал, поэтому будем считать, что чрезмерная влюбчивость была личной особенностью сына Трессов.
К сожалению, ни одна из пассий Квайла до сих пор не ответила ему взаимностью по причине рокового несовпадения вкусов. Образно говоря, Квайл тянулся к прекрасному и высокому, а ему пока предлагало себя только коротенькое и страшненькое. И хотя время от времени на университетских праздниках рослые красотки заглядывались на миловидного паренька, их интерес длился до тех пор, пока он не вставал из-за стола — Квайл был до обидного мал ростом.
Постоянно получая от красавиц от ворот поворот, студент приобрел привычку прятать смущение под показной бравадой и шутками. Продолжая свято верить в лучшее будущее, он тешил свое самолюбие тем, что заказывал обувь с максимально высокими каблуками и усердно грыз гранит науки. Ничто не добавляет мужчине шарма так, как стабильный доход и прочное положение в обществе.
Как большинство коротышек мира, Квайл был бы обречен носить кличку «малыш» или, хуже того, «гном», если бы не волосы. Огненно-яркие пряди смешивались с более светлыми, выгоревшими на солнце до золотой желтизны, и мягко спадали на плечи. Густая шевелюра столь специфической расцветки не оставляла знакомым выбора — рыжина Квайла превосходила его же малорослость в разы, являясь проклятием и визитной карточкой одновременно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});