Вскоре после рождения второго ребенка Валерия объявила мужу, что желает иметь отдельную спальню — якобы таким образом она стремится избежать новой беременности. Заняв покои в дальнем крыле дворца, императрица распахнула двери опочивальни всем желающим. Патрициям, простолюдинам, гладиаторам, актерам и гвардейцам — в этом списке был даже один из парфянских послов — она без разбора даровала свои милости. Скромные, робкие и просто порядочные завлекались обманом, а то и приводились под конвоем. Красавец-мим Мнестер не слишком рвался на царственное ложе, справедливо опасаясь последствий. Тогда Мессалина нажаловалась мужу, что дерзкий лицедей не подчиняется ее воле, дескать, не желает позабавить ее величество актерским мастерством. «Послушай, ничтожный грек, — сказал Клавдий, почесывая ветвистые рога. — Изволь запомнить: если госпожа Мессалина велит тебе что-нибудь сделать, ты обязан повиноваться ей, и беспрекословно. Что бы она ни приказала, и все, что она прикажет». «Повинуюсь, цезарь», — ответил Мнестер… С тех пор случалось не раз, что он не появлялся на сцене, хотя его имя значилось на афишах, и его отсутствие необъяснимым образом всегда совпадало с головной болью Мессалины, не позволяющей ей пойти в театр.
В 43 г. Клавдий предпринял успешную военную экспедицию в Британию, а покинутая супруга предалась неистовому разврату. Говорят, пресытившись дворцовыми утехами, она «пошла в народ». Ювенал, сочась желчью, пишет, что чуть ли не каждую ночь «Блудная эта Августа бежала от спящего мужа;//Черные волосы скрыв под парик белокурый, стремилась//В теплый она лупанар (публичный дом), увешанный ветхим лохмотьем,//Лезла в каморку пустую свою — и, голая, с грудью//В золоте, всем отдавалась под именем ложным Лициски…//Ласки дарила входящим и плату за это просила». Хрестоматийной стала история, рассказанная римским писателем Плинием Старшим, о том, как Мессалина вступила в состязание с самой известной в Риме проституткой и превзошла ее, ибо «на протяжении двадцати четырех часов совокупилась двадцать пять раз».
Это действительно смешно, но, по словам Грейвза (а он уверяет, что опирался на труды множества античных авторов), Клавдий передал жене «большую часть своих обязанностей блюстителя нравов». Вероятно, именно в этом качестве Мессалина посвящала все свободное время проверке морального уровня сограждан, а заодно и карала тех, кто, с ее точки зрения, недостаточно «соответствовал». Жизнью платили и надоевшие любовники за излишнюю пылкость, и те, кто не пожелал удовлетворить ненасытную похоть императрицы — за неуместную холодность. К последним относился и экс-консул Аппий Юний Силан, которого Мессалина сначала женила на своей вдовой матери и поселила во дворце, к себе поближе, а затем оговорила и подвела под казнь, когда он наотрез отказался разделить ложе со своей падчерицей, сказав, что он человек влюбчивый, но не нечестный. Вслед за ним в Царство мертвых отправился любимый «советник по ученым делам» Клавдия, вольноотпущенник (бывший раб, получивший свободу) Полибий, так как Мессалина привела доказательства, что он продает право римского гражданства и кладет деньги в свой карман (между нами говоря, этим вовсю занималась сама императрица). Показательна история Валерия Азиатика, дважды избиравшегося консулом, отличившегося в походе против британцев, которого Мессалина задумала погубить, по словам Тацита, «зарясь на сады, разбитые в свое время Лукуллом и доведенные Азиатиком до поразительного великолепия». Он был обвинен в заговоре против Клавдия, «в развращении воинов, которые, получая от него деньги и предаваясь распутству, превратились в толпу разнузданных негодяев, затем в прелюбодейной связи с Поппеей (речь идет о Поппее Сабине, теще будущего императора Нерона) и, наконец, в недостойном мужчины разврате». Выступление Азиатика в свою защиту заставило разрыдаться даже Мессалину, однако, выбегая из покоя, чтобы смыть слезы, она не забыла шепнуть обвинителям наказ «никоим образом не дать подсудимому ускользнуть». Учитывая прошлые заслуги, Азиатику была дарована «милость» покончить с собой. «Проделав обычные гимнастические упражнения, обмыв тело и весело пообедав, он напоследок сказал, что для него было бы гораздо почетнее погибнуть от коварства Тиберия или от вспышки ярости Гая Цезаря (Калигулы), чем из-за того, что его оболгали женщина и мерзостный рот Вителлия (приспешника Клавдия), и затем вскрыл себе вены, осмотрев, однако, до этого свой погребальный костер и приказав перенести его на другое место, дабы от его жара не пострадала густая листва деревьев: таково было его самообладание в последние мгновения перед концом», — пишет Тацит.
Судя по всему, Мессалина нашла для себя верный способ решать все «наболевшие» вопросы — головы летели направо и налево. Одним словом: «Нет человека — нет проблемы». Причем сценарий был всегда один и тот же — до скучного примитивный: замыслив избавиться от очередного неугодного лица, она придумывала невероятные злодеяния, якобы совершенные или планируемые, подкупала или запугивала свидетелей и, заручившись поддержкой советников легковерного Клавдия, припадала к его ногам, вдохновенно громоздя ложь на ложь и щедро перемежая заготовленные обвинения клятвами в безмерной любви и неустанной заботе об императорском благополучии. Поверить в ее искренность мог лишь тот, кто очень хотел верить, однако влюбленный Клавдий раз за разом заглатывал наживку и подписывал смертные приговоры, что называется, не глядя. Действительно, долгое время Мессалина пользовалась безграничным доверием, вплоть до того, что получила разрешение применять от имени принцепса дубликат его личной печати для всех писем и документов. И весь этот «дилижанс» плавно катился по наезженной дорожке: Клавдий старательно закрывал глаза на очевидное, Мессалина — открывала объятия и рубила головы, советники — набивали карманы. Все были довольны.
Идиллию, как водится, нарушила женщина. Нет чтобы развратничать себе потихоньку — глядишь, и до внуков бы дотянула, — так что вытворила эта сумасбродка? Она влюбилась! Сегодня трудно сказать, овладело ли императрицей глубокое настоящее чувство, но вот голову она потеряла — это точно. Как нельзя лучше эту ситуацию описывает Тацит. По его словам, Мессалина «воспылала к Гаю Силию, красивейшему из молодых людей Рима, такой необузданной страстью, что расторгла его брачный союз со знатной женщиной Юнией Силаной, чтобы безраздельно завладеть своим любовником. Силий хорошо понимал, насколько преступна и чревата опасностями подобная связь, но отвергнуть Мессалину было бы верной гибелью, а продолжение связи оставляло некоторые надежды, что она останется тайной. Привлекаемый вместе с тем открывшимися пред ним большими возможностями, он находил утешение в том, что не думал о будущем и черпал наслаждение в настоящем. А Мессалина не украдкой, а в сопровождении многих открыто посещала его дом, повсюду следовала за ним по пятам, щедро наделяла его деньгами и почестями, и у ее любовника, словно верховная власть уже перешла в его руки, можно было увидеть рабов принцепса, его вольноотпущенников и утварь из его дома». Вскоре Силий, чувствуя, как с каждым днем их положение становится все более шатким, стал убеждать возлюбленную «узаконить отношения», то есть заключить брак по всем правилам и устранить Клавдия, не дожидаясь, пока он умрет от старости. Ведь в этом случае Мессалина сохранит прежнее могущество, к которому добавится и безопасность. И ведь уговорил-таки, мерзавец! На исходе лета 48 г. ничего не подозревающий император отправился совершать традиционные жертвоприношения в близлежащую приморскую Остию…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});