против него «стоял могущественный секретарь ЦК партии по сельскому хозяйству Ф. Д. Кулаков» — покровитель Горбачева[1144]. Сам Горбачев, если верить его позднейшим мемуарам, сочувствовал и Лисичкину, и Баракову, и еще одной жертве кампании по подавлению прогрессистской мысли на уровне края — доценту Фагиму Садыкову, заведующему кафедрой философии Ставропольского сельхозинститута. Еще точнее, поскольку Горбачев сам жестко выступил против Садыкова, очевидно, после всех кампаний его еще
мучила совесть, что мы, по сути, учинили над ними расправу, что-то неладное творилось в нашем обществе[1145].
Разумеется, совесть мучила второго секретаря крайкома не без посредничества супруги, которая как философ по образованию была знакома с Садыковым лично, по кафедре в Сельхозинституте. Садыков был убежденным коммунистом, своеобразным партийным демократом в духе большевиков первой волны и сторонником борьбы с партийным чиновничеством[1146]. Свои взгляды он изложил в изданной в Ставрополе в 1968 году монографии под говорящим названием — «Единство народа и противоречия социализма»[1147]. За нее он и попал под каток партийной критики.
Горбачев, по его мнению, достаточно мягко отнесся к нему в ходе проработки. В последующие десятилетия, вплоть до середины 1990-х, перебравшийся в Уфу Садыков поддерживал с четой Горбачевых переписку, в которой много места была уделено полемике[1148].
Раиса Горбачева через своих однокурсников и однокурсниц, мужей подруг, да и будучи сама социологом по второму образованию, поддерживала связи с московской прогрессистской академической средой, в которой Лисичкин был заметной фигурой.
В круг союзников Лисичкина (о котором мы говорили в третьей части книги) входил и редактор экономического отдела «Литературной газеты» Александр Агранович, который продолжил его привлекать в качестве экономического публициста после ухода из «Известий»[1149]. Лисичкин был не единственным сторонником либерализации экономики из числа авторов отдела. Среди других публицистов экономических страниц «Литературки» 1970-х, перечисленных бывшим ответственным секретарем газеты Юрием Изюмовым в подробном очерке, посвященном Аграновичу и его отделу, многие стали ведущими экономическими и экологическими публицистами эпохи перестройки:
В его [Аграновича] действующем активе были Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Владимир Тендряков, Борис Можаев, Гавриил Троепольский, Борис Рябинин, Геннадий Лисичкин, Юрий Черниченко, Николай Петраков, Николай Шмелев…[1150]
Касательно самого Аграновича Изюмов отмечает:
Его генеральной темой была демократизация управления производством. В своих статьях и проводимых дискуссиях он доказывал, что участие в управлении каждого члена коллектива полезно не только для дела, но в неменьшей степени для самих рабочих. <…> На примере нескольких заводов, прежде всего Калужского турбинного (завода, где главным экономистом работал кандидат экономических наук и редактор знаменитого альманаха «Тартуские страницы» Роман Левита — приятель Арона Каценелинбойгена и социолога Владимира Шляпентоха[1151]. — Н. М.), газета год за годом показывала, как накапливается и развивается опыт передачи на само производство решения вопросов, которые прежде были прерогативой администрации. Эти материалы изучались по всей стране. К первопроходцам посылали делегации, перенимали то, что нравилось, вносили свои коррективы.
Агранович обращался к читателям:
Присмотритесь. Рядом с вами кто-то ищет и находит рациональное в демократических, гуманных правилах организации рабочего времени, при которых дисциплина вырастает на почве доверия. Кто-то утверждает новые способы подбора командиров производства, основанные на гласности, выборах, учете общественного мнения. Кто-то сквозь плотную завесу неотложных производственных забот протягивает руку личности, создает в своем коллективе нравственно-психологический климат, исполненный добра и уважения… Не ждем одних лишь побед на трудной стезе социального экспериментирования. Многое обдумывается, проверяется тут впервые. Это — обращение к будущему, разведка боем, шаги за черту привычного[1152].
Эта цитата из Аграновича удивительно перекликается со многими риторическими конструкциями Горбачева периода перестройки. Вполне вероятно, что его и его коллег экономическая публицистика 1970-х, публикуемая в «Литературке» — вероятно, главном прогрессистском издании 1970-х — первой половины 1980-х годов, — могла формулировать симпатии и антипатии будущего Генерального секретаря[1153]. Недаром, как говорилось в начале этой части, свою первую важную встречу по определению внутренней идеологии Горбачев в марте 1985 года провел с главным редактором «Литературки» Александром Чаковским.
В мемуарах Горбачев приводит важную для него цитату из материалов XIX партийной конференции, где утверждается, что партия осуществляет только общее политическое руководство:
Что касается путей и методов решения конкретных хозяйственных и социально-культурных вопросов, то здесь широкая свобода выбора предоставляется каждому органу управления, трудовому коллективу, хозяйственным кадрам[1154].
Таким образом, Горбачев и его единомышленники выделяли три субъекта экономических отношений, причем один из них был новым для советской экономической дискуссии, ведущейся со времен «косыгинской реформы», а именно трудовой коллектив. Отношения в этом треугольнике (коллектив, «орган управления», «хозяйственные кадры») должны были регулироваться целым корпусом нормативных актов, как законодательных, так и ведомственных, «подзаконных». На их разработку, принятие и введение в действие требовалось время. Много времени, поскольку фактически требовалось переработать законодательную базу всей системы управления в СССР.
Как юрист, Горбачев не мог этого не понимать, тем более что административное право его в университете интересовало, а вот хозяйственное право — не очень[1155]. Однако заявленная им в январе 1987 года первоначально на встрече в Политбюро, а затем на январском пленуме ЦК КПСС глобальная реформа управления, нацеленная на выборность руководителей всех уровней, обошлась без предварительной юридической проработки[1156].
По утверждению Владимира Коссова, реальным автором закона стал экономист Леонид Абалкин, и он, в отличие от обычной практики в экономической сфере, где крупные идеи сначала обыгрывались в виде экспериментов в отдельных отраслях и группах предприятий, был введен в дело без предварительной подготовки[1157].
Михаил Шкабардня, до середины 1989 года возглавлявший Минприбор, а затем ставший управляющим делами Совета министров, констатирует:
В пылу демократических преобразований в 1988 году был принят Закон о государственном предприятии. <…> Уйти от дефицита, который царил почти 70 лет, оказалось не так-то просто. Для этого ведь, кроме нового хозяйственного механизма, требуется еще и новая структура государственного управления. Ни того, ни другого не было, а действующие структуры управления уже не соответствовали новому статусу предприятий. Сотни организаций и предприятий из-за дефицита материалов и комплектующих искали помощи министерств и ведомств, которые в условиях действия закона о государственном предприятии решать эти проблемы не могли — предприятия стали самостоятельными и поручения министерств для них уже не указ. Круг формирования устойчивого дефицита вновь замкнулся. <…> На заводах и фабриках из-за недостатка материалов и комплектующих начались массовые простои, а в магазинах — пустые полки, дефицит товаров и очереди, очереди…[1158]
Результатом этого решения стала