Читать интересную книгу Чёрная Пешка - Александр Лукьянов

«Дзэ-зеленые» круглые сутки, день за днем проводили вне помещений (крыша навеса не в счет). Условия жизни, пища и одежда ставили узников на грань выживания. Живя впроголодь, они были обязаны выполнять изнурительные трудовые задания. «Возрождение» было должно подготовить «зеленых» к новому отношению к труду. Им предстояло в дальнейшем стать рабами. Труд для них будет принудительным, бесцельным, надоедливым, однообразным, не вознаграждаемым. Но труд этот должен будет показаться райским наслаждением в сравнении днями, проведёнными в «Возрождении». Каждая секунда лагерного бытия была отслежена и регламентирована. «Возрождение» разрушало личность будущих рабов и обращало их в покорную, легко манипулируемую массу, неспособную ни на индивидуальное, ни на групповое сопротивление.

Вдобавок, «Возрождение», используя «зеленых» как устрашающий пример, еще и терроризировало «ха-сиреневых». Именно поэтому «дзэ-зеленых» подвергали издевательствам на глазах «ха-сиреневых», часами заставляли маршировать или стоять на коленях. Стража заставляла «дзэ-зелёных» грязно ругать друг друга и плевать в лицо. За отказ подчиниться наказывали смертью на месте. Издевательства, не теряя своей унижающей силы, становились все менее и менее жестокими пропорционально тому, как «зеленые» теряли волю и безропотно подчинялись любому приказу стражи, даже самому нелепому. И ведь это действовало! Почти все «сиреневые» испытывали отвращение к «зеленым» и ужас перед перспективой превратиться во что-то подобное, опуститься до нечеловеческого состояния. Им делалось легче, если удавалось убедить, себя, что они – элита, ни в коем случае не имеющая права столь низко пасть. Перспектива стать гражданином Островной империи для них оказывалась в немалой степени зависящей от того, в какой степени они приобретут и сохранят бесчувственность. Мало того – «сиреневые» не только презирали «зеленых», но и скрыто ненавидели, поскольку боялись стать такими же. Правда тающие остатки абстрактного гуманизма продолжали сопротивляться, оттого-то «сиреневые» искали и находили «аргументированные» оправдания для того, чтобы отстраниться от «зеленых» и пояснить себе, что ни «не такие».

На третий день пребывания в «Возрождении» Всеслав обратил внимание на еще одну ненормальность. Заключенных внезапно поражали необъяснимые приступы безудержной болтливости. Лунин заметил также, что неизменными темами разговоров старожилов – «сиреневых» были одни и те же: чем завтра будут кормить в столовой, что едят и пьют «океанские змеи» и каковы блюда кухни островитян, что вкусное можно было бы приготовить из тех же водорослей и прочее. (Для «зеленых» же механизм промывания мозгов был куда проще и мощнее: вместо кажущегося голода – реальный). «Сиреневые» обещали устроить роскошный обед, когда по получении гражданства один пригласит другого в гости. Кроме того, общее настроение после быстро вспыхивавших и так же резко обрывавшихся разговоров ухудшалось: ничего хорошего пока не произошло и не намечалось. «Сиреневые» оказывались в более подавленном состоянии, чем они были до этого. И вот «сиреневым» уже ничего не нужно кроме как наполнить желудок и урвать хотя бы десяток минут для дремоты. Всё свелось к одной мысли: пережить сегодняшний день. Им было уже не до друг друга. Каждый заключенный думал исключительно о себе и неистово мечтал о выходе из лагеря. Когда вечерами голодных, измученных и усталых «сиреневых», пригоняли с работ в барак, они, словно заведенные, бормотали: «Ну вот, еще день пережили». Как-то Всеслав, вступив в подобную беседу, иронически привел три «закона Мэрфи»:

-Когда дела идут хорошо, они пойдут плохо. Когда дела идут плохо, они пойдут ещё хуже. Если все хорошо и если ситуация улучшается, значит что-то не так и вы чего-то не заметили.

В него уперлись бессмысленные взгляды и его не поняли.

В «Возрождении» быстро исчезали закрепленные в этикете выражения вежливости и доброты, которые в прежней, «материковой» жизни смягчали конфликты. Редко звучало «спасибо», зато постоянно слышалось: «идиот», «пошел в зад», «заткнись, скотина!» Даже при ответе на самый нейтральный вопрос ответы часто облекали в наиболее грубую форму. «Сиреневые», происходившие, как правило, из интеллигентной среды, здесь не упускали случая выплеснуть друг на друга плохое настроение.

Успехи в зачистке сознания будущих подданных Империи поражали. Всеслав заметил, что у «сиреневых», которых называли «выпускниками» и которые надеялись в ближайшие недели покинуть карантин, появилось нечто вроде частичной потери памяти. Для заключенных барака №2 с месячным стажем было реальным исключительно то, что творится внутри «Возрождения». Прежняя жизнь ими воспринималась как биография какого-то знакомого и вместе с тем совершенно постороннего человека. Вселенная за границами колючей проволоки становилась для «выпускников» мнимой, о ней знали, но ее не воспринимали. Все воспоминания о семье, близких, жизни на материке уходили. Узники забывали то, что не изглаживается из памяти - имена родителей, название родного города. Поначалу это вызывало у «сиреневых» беспокойство, боязнь полной амнезии и потери рассудка. Ужас усиливался, если оказывалось, что узники неспособны рассуждать объективно. Поэтому многие поначалу старались вспомнить школьные и институтские курсы. Любопытно, что лучше всего в подобных случаях вспоминалось нечто бесполезное, давно зазубренное: имена средневековых монархов, даты их правления и тому подобное. Подобные упражнения в итоге опять же способствовали впадению в детское состояние психики. Поэтому легко объяснить то, что произошло, когда заключённым разрешили пользоваться библиотечкой лагерных уставов и учебников для начальных школ Островной империи на языке эм-до. (Более того, даже определили один час в день на «адаптацию»!) Надо было видеть, с какой жадностью набросились на это несложное чтиво «сиреневые», демонстрируя поразительные успехи в усвоении чужого языка и совершенно незнакомой истории. Всеслав поражался сходству поведения взрослых людей с пове-дением первоклассников!

…-«Что ж, посмотрим, как оно сложится дальше. Спокойной ночи!». – мысленно пожелал себе Всеслав, поправил одеяло, беззвучно зевнул и заснул.

Примечания: 

[1] БВИ. Архив документации КОМКОНа-2 (GPI:\СС2-Archiv filesvolume713file99p875)

[2]БВИ. А. и Б. Стругацкие. Парень из преисподней (GPI:\S15-Literature-HistoricalSStrugacky55 p16)

[3]Личный архив Корнея Яшмаа (GPI:\K-J-Jashmaa Privates-5 Myonesvolume448file82p346)

[4] Цитата из упомянутого сочинения Бр.Беттельгейма:"…Эсэсовцы представлялись заключенным более жестокими, кровожадными и опасными, чем вообще может быть человек. На самом деле многие из них действительно были опасными, некоторые жестокими, но только очень немногие - извращенцами, тупицами, жаждущими крови, или убийцами-маньяками. В действительности они убивали или калечили только по приказу, либо когда считалось, что этого ждет начальство. Но только "вымышленный эсэсовец" жаждал убийства всегда и при всех обстоятельствах ". Спасибо за поддержку, Корней Янович! (Сяо Жень)

ХОД 19

Саракш

Островная империя. Белый пояс. Остров Цузуй.

Карантинный лагерь "Возрождение"

2 часа 50 минут, 6-го дня 4-ой недели Синего месяца, 9590 года от Озарения

2 часа 50 минут[1]. Задребезжал до омерзения громкий звонок.

Если плохая пища делала людей апатичными, то недосыпание приводило их в возбуждение. Заключенного же следовало лишить малейших признаков раздражения. Но как? Идеальнейший способ - обратить его на себе подобных, а затем жестоко наказать за его внешнее проявление.

Заключенные, разбуженные скрежещущими звуками, срывались с мест после короткого, тяжелого, лишенного сновидений отдыха. Они выпрыгивали из постелей, и спавшие на верхних полках, суетясь, начинали уборку. Им мешали соседи снизу, требуя не топтаться по их полкам, хотя избежать этого было невозможно. Они раздраженно подгоняли верхних, торопясь сделать то же самое. Соседи сбоку ругались не меньше, потому что при заправке одной из постелей часто сминалась другая. Таким образом, отчуждение от ближнего, такого же заключенного, формировалась очень успешно с самого утра. Всеслав оценил эффективность простого приема: «Каждый за себя».

Сам он использовал навыки, полученные при подготовке на полигоне «Кобра», двигался быстро и расчётливо, доставляя соседям не так уж много неудобств. Поэтому стычек с ними не происходило. Абалкин-Гурон просто игнорировал попытки окружающих вступить с ним в пререкания, а его железные мускулы исключали всякую возможность сдвинуть прогрессора с занятой позиции до того, как он заправит свою постель.