Не успел я возвратиться из поездки в Париж и Лондон, как разразился один из периодических кризисов того времени, заключавшийся в падении престижа английского фунта стерлингов. Наступили трудные времена. Было ясно, что англичане должны пойти на девальвацию. Но прежде чем сделать это, они направили в Вашингтон своих ведущих специалистов для обсуждения сложившегося положения с нами и канадцами. Проблема эта была не только комплексной, но и весьма деликатной для нас, так как мы не могли взять на себя ответственности за девальвацию фунта, ни тем более заявить публично, что именно мы ее инспирировали. Вместе с тем мы не могли допустить, чтобы в мире сложилось впечатление, будто бы те или иные строгие меры приняты под нашим нажимом или диктатом.
По каким-то причинам, которые так и остались для меня неясными, решили, что переговоры должны были вестись не госсекретарем, а министром финансов Джоном Снайдером, недавно возвратившимся из поездки по Европе. В Лондоне он встречался с канцлером казначейства сэром Стаффордом Криппсом, теперь возглавившим английскую делегацию, прибывшую в Вашингтон. По непонятным для меня причинам мистер Снайдер был настроен враждебно и подозрительно к англичанам и даже заявил, что не только возьмет переговоры с ними в свои руки, но и обеспечит им самый холодный прием.
Новый заместитель госсекретаря Джеймс Уэбб в самый последний момент перед началом переговоров с англичанами привлек меня для предварительного обсуждения в правительстве американской позиции. На этом обсуждении, состоявшемся 23 августа, я был буквально шокирован тем, что, как оказалось, политическому аспекту этой проблемы не придали никакого значения, что такой важный вопрос фактически передавался на рассмотрение нескольких финансовых экспертов и что мы были готовы встретить англичан с максимальной сдержанностью и беспомощностью. Поэтому я посчитал необходимым высказать свое мнение по всей проблеме в целом, о чем сделал запись в дневнике. Привожу суть своего выступления:
«В настоящий момент, когда отмечается стабилизация советского влияния в странах-сателлитах и возрастание напряженности на Дальнем Востоке, несомненной катастрофой для нас явилось бы любое нарушение духа доверия и солидарности, а также экономической стабильности и прогресса в западном мире. Именно это и произойдет, если не будут приняты решительные меры по упорядочению ситуации в Великобритании. Если англичане возвратятся домой с пустыми руками и в полном отчаянии, я нисколько не сомневаюсь, что это повлечет за собой падение правительства лейбористов, что будет сопровождаться не только большим шумом, но и горькими упреками в адрес нашей страны. Мне представляется, что мы не очень много можем сделать за короткий отрезок времени в порядке оказания помощи англичанам, так как для действенной помощи потребуется не менее года, и тем более в административном порядке. Следовательно, независимо от того, чем закончится настоящая дискуссия, англичанам придется в течение буквально нескольких недель после своего возвращения принять болезненные и трудные решения на свой собственный страх и риск. Но как мне кажется, все будет зависеть от настроения, с которым они это сделают. Если они поймут, что разговоры им ничего не дали и что рассчитывать на нашу помощь даже в отдаленном будущем не приходится, можно ожидать самых худших последствий. Однако в случае, если они почувствуют уверенность в том, что если не сейчас, то через определенное время, мы готовы оказать им помощь в решении их проблемы, думаю, картина будет совершенно иной. Более того, я подчеркнул, что их долларовое истощение зависит от двух факторов: а) от их позиции в качестве банкиров в стерлинговой зоне и б) от неблагоприятного торгового баланса в долларовой зоне. По первому пункту я предложил, что им следовало бы попытаться приостановить свою банковскую деятельность в какой-то части стерлинговой зоны с тем, чтобы отдельные страны перешли на долларовые расчеты. Это доставит нам определенную головную боль, но, по крайней мере, прояснит ситуацию и успокоит общественное мнение. Что же касается английского торгового дисбаланса, то это вопрос приспособления английской экономики к экономике Северной Америки, в связи с чем целесообразно согласиться с англичанами по вопросу создания некой комиссии для определения институциональных изменений в случае такой необходимости и уточнения отношений между тремя странами (США, Великобританией и Канадой). Это упростит такое приспособление и поможет устранить возможные нестыковки и яблоки раздора».
К моему удивлению, несмотря на это спонтанное выступление, Уэбб попросил меня возглавить межпарламентскую комиссию по выработке нашей позиции к предстоящим переговорам с англичанами, так что все последующие дни я занимался этой работой. В ретроспективе могу сказать, что президент и Уэбб, исходя из внутриполитических соображений, высказали пожелание придать нашим рекомендациям больший политический оттенок в отличие от первоначальных намерений Снайдера, учитывая техническую сложность и политическую деликатность проблемы, желая в то же время знать истинное мнение экспертов.
Через три дня, еще во время работы вышеназванной комиссии, мы получили проект намечавшегося выступления президента, в котором затрагивался вопрос предстоявшего визита британских государственных деятелей. Эта часть показалась мне слишком холодной, не отражавшей ни симпатии, ни понимания позиции англичан. Я продиктовал свои соображения по этому вопросу, и госсекретарь, после ознакомления с ними, зачитал текст по телефону Кларку Клиффорду в Белый дом. К моему удивлению, они затем прозвучали в выступлении президента, в котором говорилось, что английские государственные деятели будут, как всегда, тепло приняты в нашей стране, что мы не забываем нашего военного сотрудничества с Англией и глубоко сопереживаем все невзгоды послевоенного периода, обрушившиеся на английский народ, что мы рассматриваем подлежащие обсуждению вопросы как общую проблему и что предстоящие переговоры пройдут в духе дружбы и готовности к оказанию возможной помощи. Выступление президента, опубликованное в печати 30 августа, предопределило теплый характер приема гостей. Однако, как мне стало известно позже, министр Снайдер звонил президенту по телефону, протестуя против такой постановки вопроса, считая, что в ней заключена зловещая для нас опасность.
Искомый документ был готов 2 сентября. Тогда же состоялось совещание по его детальному обсуждению с участием госсекретаря и министра финансов с их советниками. К моему удивлению и возмущению, Снайдер, открывая совещание, заметил безапелляционно, что хотя он и не имел времени внимательно прочитать предлагаемые бумаги, но считает необходимым изъять их из обращения, и предложил собрать все имеющиеся экземпляры и запереть их в сейфе. Так, собственно, и сделали. Правда, один экземпляр оставили госсекретарю для обсуждения с президентом на следующий день.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});