Охваченная паническим страхом, Алисия корчилась от разрывавшей ее внутренности боли. Она не могла контролировать ее, не могла остановить невыносимую тяжесть, давившую на ее живот, выталкивавшую ее дитя. Чтобы не прикусить язык, Алисия зажала во рту угол стеганого одеяла. Трэвис! Где сейчас Трэвис, который так нужен ей? Он должен прийти, должен спасти своего ребенка.
Ее тело содрогнулось от накатившей боли, и по щекам покатились слезы.
Трэвис вел изнуренную лошадь в поводу через последнюю горную гряду, отделявшую его от фермы. Время приближалось к полуночи. Ему уже давно следовало сделать привал, но он был слишком близко от дома, чтобы останавливаться. Он не питал иллюзий насчет того, что Алисия ждет его там, и мог только надеяться, что она находится в Сент-Луисе, но ему нужно было позаботиться о себе.
Когда Трэвис ступил на безлюдный двор фермы, ему захотелось завыть от тоски. Никто не охранял загон для скота. У дома работников не маячил тлеющий кончик сигары. Не горел свет в домике Огаста. Все уехали. Дом, который в потаенном уголке сознания он считал своей пристанью, больше не существовал.
Трэвис с трудом заставил себя пройти еще несколько шагов к воротам, откуда был виден дом. Если он войдет туда, его шаги отдадутся эхом в пустоте. Это будет хуже, чем тогда, когда перед свадьбой он несколько недель в одиночестве подготавливал его к приходу невесты. Тогда у него была надежда. Теперь надежды не было, она вся превратилась в пепел, привкус которого он ощущал во рту.
Проходя под парящими орлами, Трэвис заметил мерцающий в глубине дома огонек, и у него екнуло сердце. Лампа! Значит, там кто-то есть. Не смея надеяться на чудо, не отваживаясь ни о чем думать, он привязал к столбу лошадь и побежал к крыльцу.
Дверь не была закрыта и легко поддалась под нажимом его руки. Трэвису это не понравилось, но лампа возле лестницы манила теплым светом, и он вошел. Ему хотелось только осмотреться, выждать и по возможности получить ответ, прежде чем повернуться и снова уйти, но лампа влекла его вперед.
Трэвис взял лампу в руки, и ее свет отразился в коричневато-красной полировке стоящего в холле книжного шкафа. Подивившись обилию книг, которых не было раньше, Трэвис направил лампу в сторону гостиной. Высветились обитые богатой парчой элегантные диван и стулья, а на полу лежал красивый пушистый ковер. Неужели он забрел в чужой дом?
Опасаясь, что это действительно так, Трэвис направился не к лестнице, а к гостиной. Ему бы только обнаружить что-нибудь, что говорило бы о присутствии Алисии, что свидетельствовало бы о том, что она здесь…
Приглушенный стон заставил его забыть об осторожности. Звук доносился откуда-то сверху. В два прыжка Трэвис оказался на лестнице и понесся вверх по ступенькам, а лампа разбрасывала по стенам причудливые тени.
Он нашел ее в спальне, вид пропитанных кровью простыней отбросил его в другое место и в другое время. Он зарычал от злости, обнаружив ее совсем одну, поставил лампу на стол и наклонился к ней.
Алисия почувствовала его присутствие и ухватилась за его руки, впилась пальцами в его кожу, как только снова накатила боль. Ее волосы слиплись от пота, и Трэвис убрал взмокшие пряди с ее лица. Боль отступила, и он начал снимать с нее намокшую, испачканную кровью ночную рубашку.
Он делал это не в первый раз, но в тот, первый раз вышедший с кровью ребенок был не его. У Трэвиса тряслись руки, когда он ухитрился снять рубашку и бросить ее в угол возле давно остывшего камина. В комнате было холодно, но по спине Трэвиса струился пот.
Опять пришла боль, и Трэвис бросился к жене. Он обнял ее, надеясь помочь ей преодолеть эту боль. Некогда было даже выругаться в адрес женщин, которые оставили ее одну, или в свой адрес за свою слепоту. Жалобные стоны Алисии разрывали его сердце.
— Кричи, Алисия! Ради Бога, кричи! — просил Трэвис, не в силах сдержать свои эмоции. Ему хотелось трясти ее, чтобы от ее крика рухнули стены и примчалась помощь, чтобы какое-то чудо спасло ее и ребенка. Он чувствовал, как они ускользают из его объятий, уходят навсегда, и его охватила паника, лоб оросился обильным потом. Он очень долго вел себя как последний глупец, но нельзя же такой ценой расплачиваться за глупость! Он прижал Алисию к груди в попытке не дать ей уйти от него.
— О Боже, помоги мне, Трэвис! Помоги мне! — Слова срывались с уст Алисии, а боль не утихала, и она знала, что боль не прекратится, пока эта тяжесть не оторвется от ее живота.
Ее мольба привела Трэвиса в чувство. Если для их спасения необходима сила воли, то у Алисии ее хватит на двоих. От него же требовалась практическая помощь.
— Держись за кровать, Алисия. Держись за этот столб. — Трэвис осторожно обвил руку Алисии вокруг резного кроватного столбика и уложил ее на подушки. Он ничего не знал о том, как принимают детей, знал только, что этот ребенок просится наружу и ему нужно просто помочь. Для этого ему понадобятся обе руки.
Алисия цеплялась за столбик. Боль заполняла ее всю, и в горле нарастал крик. Она знала, что Трэвис рядом, но из-за боли не могла даже открыть глаза. Боль заслоняла все, и Алисия сосредоточилась на выталкивании разрывавшей ее тяжести.
Затем боль сместилась, и из груди ее вырвался крик, заполняя все пространство комнаты и улетая в ночь. И вдруг наступила тишина. Трясущимися руками Трэвис ухватился за скользкие плечики, выходящие из ее лона, с благоговейным трепетом принимая своего первенца. Младенец протестующе закричал, когда он наспех обтер его и завернул в простыню. Но даже этот визжащий маленький сверток, лежавший рядом с его женой, не мог нарушить оглушающую тишину, исходившую от кровати.
В пустоту уходили вопли новорожденного младенца и рыдания широкоплечего мужчины, беспомощно стоявшего на коленях у постели с безжизненным телом его жены.
Глава 37
С кровати послышался слабый шорох, и Трэвис вскочил на ноги, с замирающим сердцем глядя на шевельнувшуюся на подушке голову Алисии. Она жива! Ожила надежда. Трэвис сел рядом с ней и принялся массировать ее пальцы, вознося хвалу Господу, от которого едва не отрекся.
Пусть только она живет, и он сделает все, что она захочет, станет тем, кем она захочет. Последние полчаса открыли ему глаза на собственный эгоизм и ограниченность. Свою мечту он воплотил в дереве, но ему следовало знать, что Алисия — не резная фигурка, и ею нельзя манипулировать. Она женщина, причем та женщина, которой он всегда хотел обладать, а он слишком поздно понял это. Если только ему представится еще один шанс, он никогда не повторит свою ошибку.
Наверное, очень не скоро она сможет опять доверять ему. Видеть ее по утрам и вечерам, не смея прикоснуться к ней, будет настоящей пыткой, но он выдержит это. Он вынесет все, что угодно, лишь бы видеть ее вновь улыбающейся и смеющейся, слушать ее рассудительную речь, провести рядом с ней всю оставшуюся жизнь. Этого было вполне достаточно.