— А как машина может быть быстрее человека, если человек ее придумал?
Спор разгорался. Участники семинара разделились на две непримиримые группы.
— Антон Феликсович, рассудите нас!
Браницкий встал.
— Машина или совокупность машин действительно может со временем превзойти в интеллектуальном отношении отдельного человека, будь он даже семи пядей во лбу. Но это вовсе не означает, что машина или совокупность машин будет умнее человечества. Правильнее полагать, что общечеловеческий интеллект вберет в себя мыслительные способности не только людей, но и машин. Впрочем, что есть машина? Машина — чудовище Франкенштейна. Машина — панацея от всех бед человеческих. Машина — послушный слуга, робот. А не лучше ли: машина — друг? Сам термин «машина» — дань прошлому. Еще недавно машину отождествляли с механизмом. ЭВМ возникла как усилитель интеллектуальных способностей человека — такова новая функция машин. Даже мировой рекордсмен по поднятию тяжестей не сможет соревноваться с подъемным краном. Значит ли это, что человек слабее? Нет, если рассматривать кран как продолжение человеческих мышц. Даже главный бухгалтер самого министерства финансов не угонится в счете за ЭВМ. Значит ли это, что машина умнее? Нет, если рассматривать ее как продолжение человеческого мозга!
— Вот видишь, я все-таки права! — торжествуя, воскликнула Таня Кравченко.
— Да ничего подобного! — запротестовал Лейбниц. — Неужели не ясно, что прав я?
— Вы оба правы и не правы, каждый по-своему. Не пытайтесь противопоставить машину человеку! Человек и машина образуют систему. Человек — одно из звеньев, машина — другое. Безусловно, главенствующая роль принадлежит человеку, но исчезни машина — и не будет системы.
— А если исчезнет человек? — спросила Таня несмело.
— То же самое! В научной фантастике уже не раз обыгрывалась коллизия: в результате самоубийственной войны Земля обезлюдела. А машины продолжают действовать, словно ничего не произошло: готовят пищу, которую некому есть, строят жилища, в которых некому жить… Система погибла, и то, что одна из ее частей ведет себя как ни в чем не бывало, только подчеркивает своей бессмысленностью трагизм происшедшего.
А теперь представим себе, что исчезли машины: не ходят поезда, прекратилась подача электроэнергии, замолкло радио… Рассыпались в прах «машины для жилья» — современные дома. Человек оказался отброшенным в первобытную среду. Но он к ней не приспособлен! Знание высшей математики и квантовой физики вряд ли восполнит утрату навыков «человека умелого».
Браницкий вспомнил свой не столь давний сон: вот он крадется упругим шагом, сжимая дубину в жилистой руке, чутко прислушиваясь к дыханию враждебного мира… Эта картина до того явственно возникла в мозгу, что внезапное исчезновение машин представилось не столь уже невероятным…
19
Лет тридцать назад Антон Феликсович, как уже упоминалось, работал в НИИ. Главным инженером научно-исследовательского института был Фрол Степанович Липкин — массивный мужчина, авторитетный, шумный, прекраснейший специалист, властный и жесткий, но незлой человек — таким он запомнился.
Фрол Степанович незадолго до этого получил Государственную премию за создание радиорелейной аппаратуры. Читатель, возможно, знает, что радиорелейная линия — это цепочка приемопередающих станций, работающих на ультракоротких волнах и расположенных в пределах прямой видимости, то есть практически в нескольких десятках километров друг от друга. Сообщение передается от одной станции к другой, словно по эстафете.
Однажды Фрол Степанович решил, что его непосредственные подчиненные — руководители отделов и лабораторий — слишком уж закисли в своих четырех стенах, и повез их на полигон: пусть понаблюдают аппаратуру в действии и проникнутся еще большим чувством ответственности за порученные им участки работы.
Браницкий увидел большое поле с расставленными там и сям автофургонами. На их крышах шевелились неуклюжие антенны.
Подошли к одному из фургонов. Ефрейтор — оператор станции — вытянулся в струнку: главный, хотя и был человек сугубо штатский, произвел на него впечатление генерала, если не маршала. Впрочем, такое впечатление он производил на всех.
Следом за ефрейтором Липкин и Браницкий (на него пал выбор) втиснулись в кузов. Для ефрейтора места не осталось, он спроецировался на стенку, превратившись в смутно угадываемую тень.
— Сейчас я вступлю в связь, — торжественно провозгласил главный и начал крутить ручки.
Но почему-то никто не спешил вступить с ним в связь, несмотря на страстные призывы. В ответ слышалось только гудение умформера.
— Черт знает что, — наконец не выдержал Фрол Степанович. — Это надо же суметь довести аппаратуру, такую надежную, такую удобную в эксплуатации, до состояния…
Договорить ему не удалось. Тень ефрейтора, внезапно материализовавшись, вежливо отодвинула в сторону тучного Фрола Степановича, и… буквально через несколько секунд в наушниках послышалось:
— «Резеда», я «Фиалка», как поняли? Прием!
Впервые Браницкий видел главного таким сконфуженным. Но надо отдать ему должное — оказавшись в смешном положении на глазах у подчиненного, он сохранил чувство юмора:
— Это еще что! Вот во время войны сдавали мы государственной комиссии радиоуправляемый танк с огнеметом. Пробило какой-то там конденсатор, и танк двинулся прямо на нас. Комиссия — генералы, представители главка — врассыпную. Бегу по полю, слышу: танк за мной. Поворачиваю налево, и он туда же. Направо — то же самое. Ну, прямо с ума сошел! А огнемет заряжен… Да, натерпелся я тогда страху…
Тридцать лет спустя Антон Феликсович вспомнил этот эпизод и представил тучную фигуру главного, убегающего от сумасшедшего танка…
«А если сойдет с ума баллистическая ракета?» — похолодев, спросил себя Браницкий.
20
Антона Феликсовича раздражали бесплодные в своей сути дискуссии по поводу якобы существующего конфликта между «физиками» и «лириками». Сколько раз за последнюю четверть века он слышал нелепое утверждение, что «технари» постепенно подминают под себя «гуманитариев», которым сама история доверила бремя культурных ценностей, несовместимое со всякими там лазерами и электронвольтами!
Браницкий считал, что проблема высосана из пальца. К тому же он не признавал за «лириками-гуманитариями» статуса пострадавшей стороны, скорее наоборот: как-никак, а конкурсы в инженерные вузы в последнее время заметно уменьшились, тогда как гуманитарные захлестнул поток абитуриентов. Что поделаешь, по-видимому, сказывается пресыщенность молодежи научно-технической революцией, ее каждодневными чудесами, переродившимися в обыденность. Это лишний раз подтверждало, что «физиков» и «лириков» в чистом, рафинированном виде не существует.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});