Читать интересную книгу Красно-коричневый - Александр Проханов

Они оба держали руки над костром и, казалось, оба клялись на верность, присягали друг другу. Сочетались огнем, туманом, ветреной ночью, в которой воплощался огромный таинственный план, суливший невиданные разрушения, неисчислимые страдания. И Хлопьянов был встроен в этот план, содействовал страданиям и разрушениям.

– В чем моя роль? Что такое «инверсия»?

– Просто термин, не более. Ты будешь связью между ними и нами. Появляйся и там, и здесь. Тебе не нужно добывать информацию, не нужно участвовать в активных мероприятиях Ты – проводник, световод, по которому в обе стороны пойдут потоки энергии. У тебя особый склад, особая психика. После долгих проверок мы избрали тебя на роль ретранслятора. Это уникальная роль, одна из главных в предстоящем деле.

– Я должен погибнуть?

– О чем ты! У нас будет долгая жизнь, может, она вообще не порвется… Завтра приходи по этому адресу. – Каретный извлек из портмоне визитную карточку, где было что-то написано. – Тебя пропустят, тебя там знают… Ну я, пожалуй, пойду. Что-то ломит плечо. Осколок схватил под Гератом, когда упал вертолет…

Он отошел от костра, вышел из света. Превратился в тень, в белесый сумрак. Оторвался от земли и поплыл, длинный, волнистый, наполненный болотным свечением. Вытянулся в ленту тумана, переплывая Горбатый мостик с фиолетовыми фонарями.

Хлопьянов остался один на пустынной планете, потерявшей атмосферу и жизнь, с кратерами и рубцами от упавших метеоритов. Белая громада Дома с последними погасшими окнами казалась известковой горой, в которой, спрессованные, таилась раковины, кости, оттиски стволов и животных. Это безлюдное, лишенное жизни пространство, населенное потусторонними духами, было полем боя. Он шел к нему долгие годы, через другие поля и сраженья, избегая смерти, чудом сохраняясь среди пожаров и взрывов, чтобы выйти на этот ночной пустырь. И пусть не придут сюда разгромленные армии, рассеянные толпы, испуганные вожди, он останется здесь и даст свой последний бой.

Он стал молиться, бессловесно, вкладывая в молитву не слова, не просьбы, а свою страстную одинокую любовь, благодарность Тому, кто поставил его здесь, обрек на последний бой за любимую землю, верит в его мужество и его стоицизм. И знаком того, что молитва его имела силу и власть, была услышана и взята на небо, явился едва различимый, расходящийся от его лица в высокое небо серебристый коридор, куда не смели залетать бесплотные духи, ударялись о невидимую стену, отплывали обратно.

Проходя мимо безлюдного, тусклого подъезда Дома Советов, Хлопьянов увидел две быстрые тени. На свет из тумана вышли два человека, и Хлопьянов их сразу узнал. Не сомневался в их появлении. Красный генерал, сутулый, руки в карманах плаща, в берете, горбоносый, усатый. И следом его бессменный охранник Морпех, – надвинулся на Хлопьянова, надавил тяжелым плечом, когда тот встал на пути генерала.

– Я знал, что вы придете!.. Нет никого!.. Где люди? – Хлопьянов торопился и путался, боялся, чтобы Красный генерал не усмотрел в нем врага, не исчез в стеклянном подъезде Дворца. – Вы должны меня помнить! Я был у вас месяц назад!

Генерал всматривался в него настороженно. Морщил лоб, шевелил сердито усами. Быть может, узнал его в сумрачном свете затуманенного фонаря. Угадал его смятение, его одинокий стоицизм.

– Вы спрашиваете, где люди? Вот они! – он кивнул на Морпеха. – И вы! Пока что все люди! – он шагнул внутрь подъезда, показал одинокому охраннику пропуск. – Эти двое со мной! – и все трое они прошли в теплый пустынный холл, где было тепло и тускло, пахло сладкими пластмассами и лаками. Бесшумный лифт унес их вверх сквозь сонную громаду Дворца.

В небольшом кабинете матовый плафон в потолке озарял стол, диван, несколько стульев, телефоны и большое окно, в котором, как глыбы черной слюды, застыла Москва-река, словно подсвеченная сосулька, висела в воздухе гостиница «Украина», и летели по мосту, как по трубочке, непрерывные пузырьки огней.

– Приготовь чай! – приказал генерал Морпеху, который поставил в угол дорожный баул с застежками. – Проверим, кто на посту!

Снял телефонную трубку, набрал номер. Ждал, вслушиваясь в гудки. Набрал другой номер, снова ждал, шевеля недовольно усами, сжав трубку обгорелой ладонью.

– Руцкого и Хасбулатова, естественно, нету на месте. На дачи, видать, укатили. А у нас дач нету! – он бросил трубку, расстегнул баул, стал выкладывать из него содержимое.

Здесь была буханка черного хлеба, батон колбасы, банка кофе, бутылка водки. Теплый свитер и спортивный костюм. Походная кружка и складной нож. Мыло, паста, бритвенный прибор. Какой-то журнал и домашние шлепанцы. Генерал все это аккуратно раскладывал, проверял и разглядывал. И это было знакомо Хлопьянову. Также и он снаряжался в свои военные походы и странствия. Складывал в баул нехитрый походный скарб. Кидал его то на полку вагона, то в угол военного кунга, то в корму транспортера.

– Что же мне благоверная теплые носки не положила! – с досадой сказал генерал, часть досады адресуя Морпеху, который успел принести стеклянный кувшин с водой, сунуть в него спираль кипятильника.

Генерал снова снял трубку:

– Добрался нормально… Народу полно!.. Полки подошли!.. Вожди на трибунах! – говорил он кому-то едко-насмешливо, сердито морщил усы, не то успокаивал кого-то на другой стороне, не то издевался над его легковерием. – Носки-то теплые забыли уложить! Они на комоде остались!

Он положил трубку, и лицо его было покрыто серой окалиной, и на лбу, среди старых ожогов, пролегла новая борозда забот и страданий.

Хлопьянов помнил их последнюю встречу на конгрессе ФНС, когда генерал держал на весу малиновое знамя с крестом, и смуглый восторженный серб целовал струящийся шелк. Помнил их первую встречу, мертвый «Буран» на стапелях и внезапную судорогу ненависти, пробежавшую по лицу генерала. Та же судорога невыносимой тоски и ненависти сотрясала не раз лицо самого Хлопьянова.

Одна и та же тоска и ненависть привела их сюда, на холодный пустырь, и теперь Хлопьянов хотел, чтобы генерал оставил его рядом с собой.

– Помните, я предлагал вам услуги, – Хлопьянов сжал горячий стакан, который поставил перед ним Морпех. – У меня есть боевой опыт офицера разведки. Я бы мог создать подразделение спецназа, и теперь бы оно было здесь. Я бы мог добыть на складах оружие, и оно было бы здесь. Скажите мне откровенно, мы будем защищать Дом Советов? Его есть кому защищать? Велись ли переговоры с военными? На чьей стороне спецслужбы? Где лидеры оппозиции?

– Полковник, я не отвечаю за вождей оппозиции, – Красный генерал громко отхлебывал чай, дул на кончики пальцев. – Может быть, завтра сюда придет миллион народа. Может быть, утром на защиту Дома прибудет десантный полк. Если нет, мы с вами и есть народ! Мы и есть тот десантный полк! Будем держать оборону!

Хлопьянов был благодарен ему за ответ. Генерал оставил его с собой. Втроем, каждый на своем месте, каждый у своего подъезда – лицом к реке, к пустырю, к проспекту, они примут удар атакующих.

– У меня есть контакты с противником, – докладывал он генералу. – Есть доступ в их штаб, в их центр боевого управления!

Хлопьянов боялся, что генерал ему не поверит. Или заподозрит в двойной игре. Или сочтет сумасшедшим. Ибо духи, витавшие над пустырем, камлание колдунов, убивших святого монаха, сонмища магов в каменных белых палатах, – все это могло показаться безумием. Не имело связи с вооруженной борьбой и политикой. И все же Хлопьянов, рискуя быть отвергнутым, рассказал о Каретном, о ловушке для оппозиции, об информационном и оккультном ударе.

Генерал пил пустой рыжий чай с черными чаинками, напоминавшими вороний грай на осенней заре. Дул на пальцы. Смотрел на телефон, словно ожидал услышать звонок.

– Этот Дом – проклятое место! – сказал генерал, – Говорят, его построили на каком-то старом кладбище. Когда рыли котлован, повыкидывали все кости. Теперь покойники бродят вокруг Дома и хотят его разрушить.

Рука генерала, сжимавшая стакан, была в рубцах от ожогов. Пораженная кожа уходила в рукав рубахи. Хлопьянов подумал, что под одеждой все генеральское тело покрыто коростой ожогов. Генерал горел то ли в избе, то ли в танке, и теперь в каждой обновленной клетке хранится давнишняя боль.

– Лопухам-депутатам подбросили дохлую селедку, – идею о суверенитете России, и эти пельмени проголосовали и выперли Россию из Союза, подпилили главную опору страны! Здесь же лопухи-депутаты избрали Ельцина главой Парламента, проложили ему путь в Президенты! Здесь же он забрался на танк и хрипел свою пьяную речь, насмерть перепугав старичков-«гэкачепистов»! В этом чертовом здании ослы-депутаты проголосовали за Беловежский сговор, одобрили роспуск Союза! Эти же клецки наделили Ельцина чрезвычайными полномочиями, которыми тот воспользовался, чтобы разграбить страну и разогнать Парламент! А теперь мы должны защищать этих тварей с шерстяными ушами, класть наши головы, затыкать собой дыры, которые они прогрызли в монолите страны! И самое интересное, что мы добровольно станем это делать!