Читать интересную книгу Добрые друзья - Джон Пристли

Да, знаю, все это звучит чудно, — а мы, право, самая чудная разъездная труппа на дорогах страны, — но и самая лучшая. Как жалко, что ты далеко и не можешь приехать, взглянуть на нашу программу! Ну, вот и все, милая, — не забудь, что я страшно признательна тебе за приглашение, но ты ведь понимаешь, правда, почему я не могу его принять? Только не подумай, что я до конца жизни буду разъезжать по стране — ничего подобного! Очень скоро я расцвету — обо мне услышат даже в Ю. Африке, и тогда ты сразу пришлешь мне телеграмму. Удачи тебе, милая Китти, вечно твоя,

Сюзи. VII

От Иниго Джоллифанта Роберту Фонтли, школа «Уошбери»

Для передачи через миссис Джагг,

Клаф-стрит, 3,

Ладденстол,

Йоркшир.

29 декабря

Дорогой Фонтли,

благодарю тебя за столь быстрый ответ о своих делах. Знаю, мне следовало написать раньше. Теперь придется отправлять это письмо в школу, где оно попадет к тебе не прямиком, а через руки Ма Тарвин. Если конверт слегка помят сзади, имей в виду, что она распарила его и вскрыла (использовав горячий чернослив), а если ты вовсе ничего не получишь, так и знай: она его изничтожила — ха-ха! Спасибо за рассказ о делах в «Уошбери», хотя читать его было в высшей степени странно — как будто ты пишешь с Марса. Очень рад, что прекрасная Дейзи уехала — пусть она выйдет замуж за стража нашей Империи в Судане, пусть у него будет бронзовый загар и серебряная рамка с ее фотографией, которую он повезет с собой в самую дичайшую Африку. Угадай, что сделал новый человек — вице-Джоллифант (звучит убого) — отправил Ма Тарвин рождественскую открытку!! Самую очаровательную, какую только удалось найти, с двумя птичками на снегу и подписью:

«Сквозь снег и вьюгуЮности другу».

Или что-то в этом роде. (Спроси ее про рождественские открытки, когда вернешься.) Недавно, когда я проходил мимо какой-то убогой лавки, мое внимание привлекла самая пестрая и вульгарная открытка из возможных. Надпись над ней гласила: «Чего только не найдешь в Блэкпуле», а картинку ты можешь себе представить. Ее-mo, откровенную и непристойную, я и отправляю дражайшему Фелтону, пусть она украсит его изысканный дом в Клифтоне. Фелтон — единственное человеческое существо, которое еще собирает рождественские открытки, — лишь те, что достойны Британского музея и Южного Кенсингтона, разумеется, — и я подозреваю, что моя не попадет в эту славную коллекцию. Ах, какая жалость!

Представляешь ли ты, каково быть бродячим комедиантом в Ладденстоле, Йоркшир? А Ладденстол представляешь? Крохотный городишко, черный, как твоя лучшая шляпа, соединенный с несколькими в равной степени черными городишками множеством трамвайных путей. В жизни не видел столько трамваев. Пути здесь напоминают горную железную дорогу и карабкаются вертикально вверх. Все улицы поднимаются под углом минимум 45 градусов, дома каменные и спускаются к подножию мрачного холма, который в действительности представляет собой границу огромной вересковой пустоши. В минувшее воскресенье я прошел несколько миль по этой пустоши — вся она испещрена черными каменными стенами, вьющимися по ней подобно змеям, — пока наконец не испугался. Смешно подумать, что этот край — тоже Англия. Совсем другая страна. Мы с мисс Трант (она родом из Котсволда, самого сердца Англии, и руководит труппой — бог знает зачем!) придерживаемся одного мнения по этому вопросу. Местные жители работают — причем женщины работают без конца — и ходят на футбольные матчи, пьют старое пиво (отличная штука), дважды в неделю слушают «Мессию» Генделя и пичкают гостей кексами с сыром.

Я, как ты понял, обитаю у Джаггов[54]. Такова фамилия хозяина дома, и всякий раз, когда мы встречаемся, он держит в руке кувшин — он, видишь ли, самый преданный поклонник вышеупомянутого старого пива, подавать которое следует «тока в кувшине». В неверии ни во что он даст фору самому Омару Хайаму, тоже написал книгу стихов, тоже вечно твердит о безделье, гуриях и не отрывается от кувшина — а вдобавок к хайамовским пристрастиям еще и курит глиняную трубку. В высшей степени сух и циничен. Миссис Джагг напоминает мне Генриха VIII (главным образом своими формами). Она работает, как вол — в жизни не видел таких тружеников, — и всегда выглядит столь раздосадованной, что страшно есть ее стряпню (кажется, она будет ужасной на вкус, потому что в последнюю минуту все начинает валиться у нее из рук, но нет, в итоге получается прекрасно — прямо волшебство какое-то). Единственное ее развлечение — «ходить по воскресеньям в церков», но после долгих уговоров я убедил ее принять билет на наш вчерашний концерт. Что из этого вышло? «Хе», — изрекла она, только этот звук у нее получается длинным, вроде блеянья. «Хе, — сказала она, — неплохо вы играли, тока я большую часть выступленья прохрапела. Стулья такие удобные, а я страсть как устала». Мне это представляется весьма грустным. Я здесь почти две недели и за это время успел подружиться с Джаггами. Таких славных хозяев у меня еще не было, да и город очень хорош, пусть немного странноват. А ужасов мы навидались, поверь. Ты не узнаешь старую веселую Англию, покуда не поездишь по ней с бродячими комедиантами.

Помнишь, ты говорил, что я должен найти какое-нибудь применение своим мелодийкам? Так вот, я делаю из них песни — вроде бы они всем нравятся, — а мои коллеги, особенно ведущая актриса (ее зовут Сюзи Дин, она не только потрясающая девушка, но и гений — подожди, скоро ты о ней услышишь!), считают, что я могу на них подзаработать. Скоро, должно быть, я этим займусь. Недавно написал два очерка — очень неплохих, надо отдать им должное, — и разослал в несколько изданий, но никому они не приглянулись — «Примите наши сожаления…» и все в таком духе. Удивительно, всякую чепуху они печатают, а нормальную литературу… Впрочем, чужаку трудно пробиться в этот узкий кружок — а разъездному комедианту тем более! Так что я постараюсь как можно больше зарабатывать на своих глупых безделицах, а писать для собственного удовольствия. Вечерами я тарабаню по клавишам, а днем отдыхаю. Компания подобралась веселая — Рождество прошло великолепно, такого у меня, кажется, еще не было, — и хотя я не планирую до конца дней играть в разъездной труппе, пока это гораздо веселее, нежели вбивать французский и историю в головы будущих строителей нашей славной Империи, за ужином давясь тарвиновскими котлетами и черносливом. Ладденстол безобразен, как старый локомотив, но у него есть одно важное преимущество перед Уошбери — он Жив! И я, дорогой мой Фонтли, жив как никогда. Надеюсь, ты тоже, всего тебе самого хорошего в Новом году.

Искренне твой,

Иниго Джоллифант. VIII

От мисс Трант миссис Джеральд Аткинсон

(урожденной Дороти Чиллингфорд), Кенийская колония

Ладденстол,

Йоркшир.

31 декабря

Моя дорогая Дороти!

Твое последнее письмо пришло всего два дня назад. Я очень рада, что у вас все наладилось и Джеральд получил наконец те желанные земли. По-моему, ты очень счастлива. Ну, разве не фантастика — ты там, а я здесь? Нет, я еще не была в Хизертоне. Если б на праздники мы остановились поближе, я бы заглянула к твоим дорогим родителям, к Пертонам и всем остальным, но, увы, ничего не вышло — пришлось ограничиться письмами и маленькими подарками. У меня было самое нелепое Рождество в жизни — в крошечном темном городишке посреди Йоркшира, где все разговаривают точь-в-точь как наш чудесный реквизитор и монтировщик мистер Окройд (я тебе о нем рассказывала). Поначалу все местные казались мне грубиянами. Стоит зайти в магазин, как тебя прямо с порога спрашивают: «Ну, чего надо, юная леди?» (хотя «юная», конечно, утешает). Впрочем, я быстро привыкла, и вот что я тебе скажу: нигде на свете ты не сыщешь таких добрых и сердечных людей. Нам очень повезло, что на Рождество мы оказались именно тут, потому что они все какие-то рождественские, честное слово.

Раз ты настаиваешь на том, что мне необходима «театральная хватка», докладываю: я наконец-то начала получать прибыль! Каждую неделю я немножко в плюсе, хотя, конечно, потерянное мне пока не вернулось. Но как же это здорово, видеть такой душевный зрительский прием! Артисты тоже преобразились и играют теперь просто шикарно.

Как бы нелепо это ни звучало, я становлюсь заправской театралкой. На этой неделе я получила предложение возглавить еще одну труппу — и отказалась! Как-то вечером, сразу после концерта, мне вручили карточку одного джентльмена, который хотел со мной побеседовать. Он оказался тучный, прыщавый, с пивным брюхом и очень дружелюбный (слишком дружелюбный!), а звали его мистер Эрни Кодд, из Лидса. Минут пять он тряс мою руку, дышал на меня и приговаривал: «Великолепная программа! Чудесная! Поздравляю вас с таким успехом, мисс Бант! Меня зовут Эрни Кодд! Эрни все знают! А теперь выслушайте меня, выслушайте!» Когда мне наконец удалось вырвать руку и заверить его, что я внимательно слушаю, он рассказал мне про готовый сценарий, декорации и реквизит для какого-то ревю («Вы следующий!», вроде бы так оно называется, и по словам Эрни Кодда это «стопроцентный фурор», а такой хорошенькой труппы танцовщиц за пределами Вест-Энда попросту нет), и он готов взять моих «Добрых друзей» со всеми потрохами за пятьдесят процентов выручки или поделить их со мной, мисс Бант, помощницей антрепренера. Я, моя дорогая, пытаюсь передать, какую сумбурную околесицу он нес, вовсю жестикулируя и страшно задыхаясь. Мне потребовалось двадцать минут — и помощь мистера Нанна — чтобы втолковать ему, что согласия моего он не получит. Никогда не видела такого искреннего — хотя, может, и притворного — удивления, как удивление мистера Кодда, вдруг уразумевшего, что мы не хотим идти под его начало. Я очень повеселилась (повеселилась бы еще больше, будь мистер Кодд почище и не будь у него такой склонности к рукопожатиям) и, честно говоря, пришла в восторг. Мистер Нанн, мой помощник и советник, тоже обрадовался и сказал, что хоть доверять Эрни Кодду нельзя, его предложение — повод для гордости. Вероятно, тебе все это кажется сущими пустяками и чем-то далеким от реальной жизни, но должны же и у меня быть свои маленькие радости. Дела у нас действительно идут на лад.