Кузен Эдгара умер вскоре после того, как Артуру исполнилось шестнадцать, но никто из нас не захотел перебираться из Доуэр-хауза в Мэнор, родовое гнездо Спейхаузов. Так он и пустовал в течение нескольких лет, пока в 1828 году Артур не привез туда свою невесту.
Он сделал безупречный выбор, женившись на девушке из хорошей и состоятельной семьи в Беркшире. Ее вытянутые черты так напоминали Спейхаузов, что для бедного Эдгара не составило бы никакого труда признать в их детях своих родных внуков – до такой степени они были похожи на него. Их брак не был результатом отчаянной любви до гроба, но зато это позволяло молодым не играть друг у друга на нервах. Впрочем, они оба были слишком хорошо воспитаны, чтобы говорить об этом вслух.
Что же касается Каролины, то и без того избалованная Дэвидом, она вкусила еще большую свободу, оказавшись в руках Джона Принса. Он даже не подозревал, насколько близок был к истине во время нашего первого разговора в Доуэр-хаузе, когда заявил мне, что готов стать ее рабом. Все вышло именно так, и самые мои горячие обращения в его адрес не могли ничего изменить.
Еще в то время, когда Каролина была маленькой, они уже представляли собой странную пару, отличаясь друг от друга буквально во всем. Он, длинный, тощий, со смуглой кожей и светлыми волосами, она, маленькая и кругленькая, светлокожая и темноволосая. И тем не менее они проводили вместе практически все время: светлая голова склонялась к темным кудряшкам, она болтала, он слушал. Их общение доставляло удовольствие обоим, хотя вряд ли Каролина сумела многое почерпнуть из его уроков. Джон обладал недостатком, присущим, как мне кажется, многим выдающимся людям, – полной неспособностью донести свои блестящие мысли до рассудка других. Но даже будь Джон самым талантливым из учителей, я сомневаюсь, что ему удалось бы вложить много знаний в симпатичную, но совершенно пустую головку Каролины.
Она радовалась каждому дню и обожала забавы, но тем не менее росла чрезвычайно набожной. Это было вдвойне странно, поскольку Джон, выполняя данное мне обещание, никогда даже не заговаривал с ней о религии, разве что в самой общей форме. Возможно, она просто впитала в себя окружавшую его ауру. Как бы то ни было, Каролина, особенно будучи подростком, стала настолько религиозной, что я с грустью решила: ей суждено выйти замуж за священника. От отца она унаследовала некоторую артистичность, от меня – склонность к танцам, и, учитывая скромные познания в музыке, которые мне удалось вложить в нее, Каролина не уступала ни одной хорошо воспитанной девушке в окрестностях Оксфордшира.
И тем не менее своим замужеством она удивила нас всех. Ей удалось вскружить головы половине мужского населения графства, в том числе и молодежи из университета, с которой она познакомилась, когда там учился Артур. Поэтому я полагала, что ее жених окажется богатым – Каролина с детства питала слабость к роскоши, – молодым и таким же безмозглым, как она сама. Таких вокруг нее вертелось сколько угодно. Однако неожиданно для меня ее выбор пал на бесшабашного и румяного коротышку лет на двадцать старше ее, совершенно лысого, с живым подвижным лицом. Денег у него водилось немного, но природа щедро наградила его добротой и умом. Когда я одобрила выбор дочери, все вокруг пришли в ужас, но ей нравился именно этот человек, а я с удовольствием отдавала ему предпочтение перед священником, который раньше не выходил у меня из головы. Поэтому я охотно дала согласие на их брак.
Они были не менее счастливы, чем я, счастливы так, как никто не мог ожидать, и с завидной скоростью начали производить на свет детишек. Их старший сын Ричард стал моим любимым внуком. Я говорю об этом без колебаний, поскольку и внешностью, и характером он очень напоминает мне Дэвида. По мере того, как он растет, я своими глазами вижу, каким в детстве был Дэвид, и это приносит мне огромную радость.
Однако дети взрослели долго. К тому моменту, когда Каролина остепенилась и стала жить в собственном доме, прошло целых пятнадцать лет. За эти годы в нашей жизни произошли некоторые перемены. Когда Артур уехал учиться в школу, я решила, что он будет проводить в Спейхаузе только часть времени, а в остальное – жить на Уорик-террас. Теперь, лишившись своего сердца, Спейхауз перестал быть самым лучшим местом для нас, тем более что я изголодалась по бурлящей лондонской жизни с ее театрами, балами, магазинами, криками уличных торговцев и ночных сторожей. Мой отъезд был делом решенным.
Джон Принс отправился с нами, и, хотя он побаивался покидать свое убежище в Спейхаузе, он также нашел для себя в Лондоне кое-что интересное: например, коллекции сэра Ханса Слоана и изумительную библиотеку, только что созданную в Блумсбери.
Меня удивил, даже ошарашил эффект, произведенный им на Белль после их первой встречи. Она сразу же подпала под его странные чары и после этого таскалась вслед за ним как собачонка, трепетно прислушиваясь к критическим тирадам, по-прежнему срывавшимся с его уст. Вследствие такого пристального внимания к его персоне в Джоне, казалось, частично возродился его прежний дух, хотя и без былой тяги ко всеобщему ниспровержению. Я с радостью видела, что взаимное общение идет им обоим на пользу, и в голове моей начал созревать очередной план.
В последние годы Белль стала довольно набожной и, пытаясь заполнить чем-то вакуум своей жизни, перепробовала несколько вероисповеданий, некоторые из них были весьма необычными. Однако ее исканиями никто не руководил, поэтому она – одинокая и несчастная – продолжала пребывать в преисподней собственного изготовления. Что же касается Джона Принса, то он принес ей больше утешения и покоя, чем я даже могла ожидать.
Белль была богатой женщиной. С помощью ее денег Джон мог еще раз попробовать реализовать планы, которые когда-то были так дороги его сердцу. «Почему бы Белль не профинансировать его начинания? – думала я. – Пусть создаст реформированную ветвь англиканской церкви. Таких в последнее время появилось великое множество, и уж кому, как не Джону, возглавить одну из них».
Я поделилась своим планом с Джереми, думая, что уж мы-то с ним сможем прийти к правильному решению. Он слушал, по обыкновению глядя на меня своим хитрым взглядом, а когда я закончила говорить, ухмыльнулся так, что ему позавидовал бы любой сатир.
– Значит, теперь ты собралась протянуть руку помощи Всевышнему?
– Неужели ты не можешь быть серьезным, Джереми? – раздраженно сказала я. – Впервые в жизни я делаю что-то бескорыстно. Кроме того, мне кажется, что мой план очень хорош.
– План-то хорош, да только ничего из него не выйдет, а потому и времени на него тратить не стоит, – парировал Джереми.