Но если художественные произведения прошлых эпох не утратили своей значимости, если идеи, заложенные в них, и их художественный уровень делают их бессмертными, можно ли говорить о прогрессе в искусстве? Вероятно, в прямом смысле слова – нет. Искусство прошлых веков не менее прекрасно, чем лучшие произведения более позднего времени. Конечно, в художественном постижении действительности открываются новые грани. Конечно, каждое время по-своему мыслит и по-своему видит мир и иначе отражает его в искусстве, новыми изобразительно-выразительными средствами. Но это не значит, что новое искусство становится лучше, совершеннее, чем искусство прошлых веков. Непреходящее значение классического искусства определяется тем, что накопленные им духовные ценности по своему характеру перерастают рамки своего времени и, будучи по-новому осмыслены новыми поколениями, участвуют в решении насущных проблем современности. Классическое искусство – концентрация общечеловеческих ценностей, нравственных отношений. Искусство вечно живо и всегда современно.
И еще одна причина сложности и неоднозначности преемственности в развитии культуры: усвоив привычное, традиционное, люди часто не могут воспринять новое, не способны его оценить. Это происходит и в искусстве, и в науке. Новое пробивает себе дорогу, преодолевая огромные препятствия: косность, нетерпимость, гонения. Примеров в истории искусства и науки множество. Не было оценено современниками искусство Рембрандта. Творчество великого композитора И.С. Баха подвергалось критике за «неправильность», безразличие к установившимся нормам и дурной стиль. Ни одно его сочинение не было напечатано: ни «Хорошо темперированный клавир», ни концерты, ни «Страсти по Матфею». После смерти Баха наследники продавали его рукописи по цене макулатуры. Многое безнадежно пропало. Из трехсот церковных кантат до нас дошли только сто девяносто. Не было по достоинству оценено и творчество В. Шекспира. Оно тоже не укладывалось в принятые нормы, и Шекспира, как и Баха, правили и «улучшали».
Прошло время. Произведения Баха исполняются повсеместно, «ни одни музыкант не может написать ноты, в которых совсем бы не присутствовал Бах». Театры всего мира ставят пьесы Шекспира, его творчество повлияло на развитие драматургии и поэзии [5].
Произведения импрессионистов не принимали на выставки, и они организовали свою выставку – «Салон отверженных». Постимпрессионист Гоген, «чтоб в Лувр королевский попасть из Монмарта,/Он дал круголя через Яву с Суматрой» (А. Вознесенский). Работы Ван Гога вызывали насмешку. Та же судьба позднее постигла портреты Модильяни. Драматургия Чехова… Вспомните провал «Чайки» в Александрийском театре в Петербурге.
Это история. Но такие процессы происходят всегда.
Творчество «Битлз», выразившее мировосприятие молодежи и восторженно принятое ею, не было признано не только старшим поколением, что объяснимо, но и музыкальной общественностью. Джаз долгое время считался только элементом этнической культуры, а оказался одним их видов музыкального искусства XX века.
Во второй половине XX века кинематограф попытался отразить не столько событийную сторону действительности, сколько внутреннюю жизнь, внутренний мир человека. «8 У2» Федерико Феллини, «Зеркало» Андрея Тарковского в свое время воспринимались трудно, вызывали отторжение не только рядовых зрителей, но и многих кинематографистов. Теперь эти фильмы воспринимаются как данность.
И сейчас появляются фильмы, которые не воспринимают ни зрители, ни кинематографисты («Хрусталев, машину» режиссера А. Германа, «День новолуния» К. Шахназарова и др.). Но кто знает, может быть, пройдет какое-то время и эти фильмы будут поняты и оценены по достоинству.
Так же сложно проходит процесс утверждения в сознании людей новых открытий в науке. Он обостряется еще и тем, что часто эти открытия, дающие иное, чем принято, объяснение сущности природных явлений или общественной жизни, ломают сложившийся и господствующий уклад. Иногда научные открытия поражают настолько, что люди отказываются в них верить, ибо это меняет их представления о жизни.
Гелиоцентрическая теория Коперника опровергала не только религиозное, но и даваемое наукой объяснение положения Земли во Вселенной и тем самым опровергала, отрицала все сложившиеся каноны. Принявший эту теорию Джордано Бруно был сожжен, Галилея вынудили отказаться от нее. Теперь любой школьник знает, что Земля вращается вокруг Солнца, и это ни у кого не вызывает сомнения и никого не удивляет.
В открытие в конце XIX века рентгеновского излучения и радиоактивности, позволившее проникать сквозь непрозрачные тела, долго не могли поверить и считали это чем-то близким к мистике. Кого сегодня удивляют рентгеновский снимок, врач-рентгенолог, который по этому снимку определяет состояние наших внутренних органов?
Первооткрыватель электрона Дж. Томпсон сам с трудом и не сразу поверил в сделанное им открытие и не удивился, что первое его сообщение об этом некоторые физики приняли просто за чепуху. И это понятно: более двух тысяч лет считалось, что атом – предел делимости материи, последний «кирпичик» мироздания. «Материя исчезла, – решили физики. – Остались одни электроны». Позднее обнаружат кроме электрона еще десятки других элементарных частиц, откроют законы, по которым они взаимодействуют. Эти теории будут входить в науку драматически, ломая утвердившиеся в ней представления.
Теория относительности А. Эйнштейна показалась замудренной, недоступной трезвому разумению, и ее сочли абракадаброй, бессмыслицей.
Не сразу и далеко не всеми были признаны отечественные ученые Н.Ф. Федоров, К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский, А.Л. Чижевский – русские космисты, по-своему пришедшие к идее взаимосвязи человека, природы и Космоса. Федорова считали чудаком, Циолковского – сумасшедшим, Вернадского – фантазером, Чижевского – «солнцепоклонником».
«Таинственный посол из реального мира», как назвал Макс Планк открытый им квант движения, совершил переворот в стиле физического мышления, изменил представление об устройстве природы; обнаружение Луи де Бройлем двойной природы света, принцип дополнительности Гейзен-берга – Бора и другие открытия также в корне меняли каноны физики и были осмыслены и приняты не всеми и не сразу. Но пройдет время, и все эти открытия войдут в науку, перестанут удивлять, станут привычными, будут изучаться в старших классах школы и в институтах.
Новое, иное, чем раньше, осмысление действительности, вошло в наше сознание, расширило, углубило наше миропонимание. Существуют, утверждал Эрнест Резерфорд, три стадии признания научной истины: первая – «это абсурд», вторая – «в этом что-то есть», третья – «это общеизвестно».
Одновременно происходит и другой процесс, также влияющий на логику развития культуры. Представители новых течений в искусстве, новых направлений в науке нередко отрицают, отбрасывают более ранние или иные направления и теории, не принимая даваемое ими видение и объяснение мира. История искусства – это и борьба внутри самого искусства, в которой каждый из творцов часто считает свое творческое видение единственно возможным. История науки – это борьба идей и теорий.
Художники «Мира искусства» не принимали творчество передвижников, картины которых несли огромное общественное содержание. Освобождая живопись от литературы, мирискусники давали возможность развития собственно живописи, но при этом их искусство теряло общественное звучание. В оценке передвижников они в своем полемическом задоре были не правы: искусство передвижников не только утверждало демократические, гуманистические идеи, но и было подлинным искусством, дав образцы высокого живописного мастерства.
То же происходит и в науке. Открыв новое и с великим трудом доказав его подлинную достоверность, истинность, ученые иногда отказываются признавать другие открытия. Так, Томпсон не признавал планетарную модель атома Э. Резерфорда, будучи убежденным, что только его модель дает правильное представление о структуре атома. Новые физические идеи, и прежде всего квантовые, Томпсон воспринял как мороку и игнорировал эти теории. Сделавший эпохальное открытие В. Рентген не признал открытие электрона и запретил своим ученикам и сотрудникам даже говорить об электронах. Позднее ученые дадут разные объяснения этому факту. Рентген был человеком кристальной научной честности, высоких нравственных принципов, и непризнание научного открытия имело серьезные мотивы. Но факт остается фактом: наличие электрона Рентген не признавал.
Все это – объективный процесс, делающий развитие культуры внутренне противоречивым, неоднозначным и подтверждающий, что культура представляет собой механизм социального наследования.
2. Последовательность и прерывность в развитии культуры