Что касается старшей няни, ее помощницы и няни-горничной, их чувства едва ли поддаются описанию. Старшая няня, ухватившись за мраморные перила, смотрела перед собой невидящим взглядом. Ее помощница, побледнев, замерла, прислонившись к полированной мраморной стене, а горничная, заливаясь слезами, опустилась у кромки бархатного ковра на лестнице.
Госпожа Гвендолен Ланкастер-Дуглас-Скруп, младшая дочь девятого герцога Крэнстона, шести лет и трех месяцев от роду, сидела на третьей ступеньке парадной лестницы дома Крэнстонов.
– Ой! – только и сказал дворецкий, прежде чем снова исчезнуть.
– Ах! – отозвались камердинеры и тоже удалились.
– Это всего лишь кукла. – В голосе миссис Прингл отчетливо прозвучало презрение.
Младшая няня услышала ее. Затем три няни собрались вокруг госпожи Гвендолен и принялись утешать ее, угощая всякими вредными штучками из своих карманов. А потом поспешили вывести ее из дома, чтобы никто не узнал, что они позволили госпоже упасть на парадной лестнице с куклой в руках. Сломанную куклу, завернутую в накидку госпожи Гвендолен, несла горничная. Они находились вблизи Гайд-парка и, добравшись до укромного местечка, поспешили убедиться, что у госпожи нет синяков, – благо ковер был толстым и мягким, а плотный материал, лежавший под ним, еще больше смягчал его.
Госпожа Гвендолен, бывало, любила покричать, но никогда не плакала. И в этот день она подняла крик лишь для того, чтобы няня разрешила ей самостоятельно спуститься по лестнице, зажав в одной руке Нину, куклу, а другой держась за перила. Она ступила на полированные мраморные ступени за краешком ковра, упала, и с Ниной приключилось несчастье.
Когда няни убедились в том, что девочка не поранилась, они развернули куклу и осмотрели ее. Это была очень красивая огромная кукла с настоящими светлыми волосами и веками, которые могли опускаться и закрывать взрослые темные глаза. Если поднять ее правую рукой и опустить, она говорила: «Па-па», а если левую: «Ма-ма». Голос ее звучал очень четко.
– Я услышала, как она сказала «Па», когда падала, – заметила младшая няня. – А должна была сказать «Па-па».
– Это потому что ее рука двинулась вверх, когда она ударилась о ступеньку, – сказала старшая няня, – Она скажет второе «Па», когда я опущу ее.
– Па, – произнесла Нина, когда ее правую руку опустили вниз. По ее лицу ото лба через нос к гофрированному воротничку бледно-зеленого шелкового платья матушки Хаббард протянулась ужасная трещина – там даже выпали два небольших треугольных кусочка фарфора.
– Полагаю, это чудо, что она, разбитая, вообще может говорить, – сказала младшая няня.
– Придется отнести ее к мистеру Пюклеру, – заявила старшая. – Это недалеко, и лучше бы вам отправиться прямо сейчас.
Госпожа Гвендолен была занята тем, что, не обращая внимания на нянек, с помощью маленькой лопатки копала яму.
– Что вы делаете? – поинтересовалась горничная, глядя на нее.
– Нина умерла, и я копаю ей могилу, – задумчиво ответила ее светлость.
– О, она еще вернется к жизни, – заверила горничная.
Младшая няня завернула Нину и ушла. К счастью, поблизости оказался добрый солдат с очень длинными ногами и столь же маленькой фуражкой, и, поскольку заняться ему было нечем, он предложил в сохранности доставить младшую няню к мистеру Пюклеру и обратно.
Мистер Бернард Пюклер и его юная дочь жили в небольшом домике в узком переулке, который выходил на тихую улочку неподалеку от Белгрейв-сквер. Это был известный кукольный мастер, занимавшийся своим делом в самом аристократичном квартале города. Он ремонтировал кукол всех размеров и возрастов, кукол-мальчиков и кукол-девочек, детских кукол в длинных одеждах и взрослых – в модных платьях. Он чинил говорящих и немых кукол, таких, которые закрывают глаза, если их положить, и тех, чьи глаза закрываются с помощью таинственных ниточек. Его дочь Эльза была всего двенадцати лет, но уже умела штопать одежду кукол и делать им прически – а это труднее, чем вы можете подумать, пусть куклы и сидят смирно, пока их причесывают.
Мистер Пюклер по происхождению был немцем, но свою национальную принадлежность растворил в лондонском океане много лет назад – как и великое множество других иностранцев. Тем не менее он все еще дружил с одним-двумя немцами, которые приходили субботними вечерами покурить с ним и поиграть в пикет или скат на фартинги. Они называли его «герр доктор», чем доставляли мистеру Пюклеру немалое удовольствие.
Выглядел он несколько старше своего возраста, в основном в силу того, что борода его была довольно длинной и неровной, волосы – седыми и тонкими, и он носил роговые очки. Что касается Эльзы, то это было худенькое и бледное дитя, очень тихое и аккуратное, с темными глазами и заплетенными каштановыми волосами, перевязанными черной лентой. Она штопала кукольную одежду и, когда куклы приходили в исправность, относила их обратно.
Дом, сам по себе небольшой, был для них двоих слишком велик. В нем имелась небольшая гостиная с видом на улицу, три комнаты на втором этаже и мастерская в задней его части. Впрочем, отец с дочерью бóльшую часть времени проводили в мастерской, много работая, даже по вечерам.
Мистер Пюклер положил Нину на стол и долго осматривал ее, пока за очками в роговой оправе у него не выступили слезы. Будучи человеком очень чутким, он нередко влюблялся в кукол, которых чинил, и ему трудно было расставаться с ними после нескольких дней, когда куклы улыбались ему. Для него они были как люди – каждая со своим характером, мыслями и чувствами, – и он относился к ним с нежностью. А если куклы попадали к нему изувеченными и поврежденными, их состояние казалось ему настолько ужасным, что слезы наворачивались. Тут следует помнить, что мистер Пюклер прожил среди кукол значительную часть своей жизни и потому понимал их.
– Откуда тебе знать, что они ничего не чувствуют? – часто говорил он Эльзе. – Следует относиться к ним помягче. Тебе ничего не стоит быть доброй к малым созданиям, а для них, верно, это имеет значение.
И Эльза, хотя и была еще ребенком, понимала отца, но при этом знала, что значит для него больше, чем все куклы.
Мистер Пюклер влюбился в Нину с первого взгляда – возможно, потому, что ее прекрасные карие глаза чем-то напоминали глаза Эльзы, а дочь он любил всем сердцем. Кроме того, случившееся с этой куклой было весьма печальным.
Нина недолго прожила на свете. Цвет ее лица был идеален, волосы – где гладкими, где кудрявыми, а шелковая одежда – совершенно новой. Но по лицу ее протянулась страшная трещина, будто от удара саблей, глубокая и темная внутри, но чистая и острая по краям. Когда мистер Пюклер аккуратно сжал ее голову, чтобы соединить края раны, раздался тонкий скрежещущий звук, который больно было слышать, а веки куклы дрогнули и задрожали, словно Нина терпела ужасные муки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});