— Прошу, отец, пощади мою жизнь. Я твой сын! — раздался отвратительный голос из пасти с окровавленными острыми зубами. — Помоги мне!
— Да, Антуан… я тебе помогу, — отозвался Жан. — Тебе и всему Жеводану.
Его указательный палец двинулся вниз к спусковым крючкам.
Стволы мушкетов разом разрядились и выплюнули серебряные пули в луп-гару.
Хотя Антуан и пытался увернуться от освященных пуль, но он вновь положился на сочувствие отца и пошевелился слишком поздно. Первая пуля вошла ему точно в сердце, вторая пробила горло.
Он рухнул на землю, словно в него ударила молния. Из его груди повалил черный дым, запахло гнилью, все тело Антуана вытянулось, он запустил в рану острые когти и, отчаянно пытаясь добраться до жгучего серебра, разорвал себе грудь. Но металл слишком быстро делал свое смертоносное дело.
Оторвавшись от этого зрелища, Жан вырвал у застывшего как камень Пьера мушкет и с расстояния в шаг выпустил Антуану еще две пули в сердце. И тут же чудовищное тело обмякло и с омерзительным скрипом и хрустом превратилось в человеческое. Бестия оставила мертвого Антуана.
— Антуан!
Проскочив мимо отца, Пьер горестно бросился на колени рядом с братом. Жан наклонился и уже хотел его оттащить, как голова Антуана вдруг с фырканьем взметнулась.
— Берегись!
Жан оттолкнул сына в сторону, и потому зубы вонзились в его левую руку, сдавив толстую ткань плаща. Лесник застонал, ему показалось, что его руку зажали в тиски, так велико было давление. Достав серебряный кинжал, Жан по рукоять вонзил клинок в правый глаз Антуана. Голова упала назад и потянула его за собой — челюсти так и не разжались.
— Отец!
Поднявшись, Пьер растерянно уставился на теперь уже окончательно безжизненное тело брата.
— Он тебя укусил?
— Нет. Плащ достаточно плотный, он меня не достал.
Прислушавшись, Жан понял, что люди маркиза движутся в их сторону.
— Скорей! Помоги мне разломать челюсти и закопать тело в листву. Труп мы заберем, когда все успокоится.
Они работали быстро, не позабыли и снять голову Малески с дерева. У трупа молдаванина они оказались, как раз когда к нему вышли остальные охотники.
Вместе они покинули лес, чтобы перед раскинутым охотничьим шатром рассказать маркизу об ужасном происшествии. Рядом с дворянином стоял, держа в руке заряженный мушкет и упирая его прикладом о сапог, молодой маркиз де Моранжье. При виде его Жану тут же вспомнились намеки иезуита.
— Мы погнались за крупным серым волком, который загрыз мсье Малески, как вдруг появились неизвестные люди и после короткого спора из-за премии открыли стрельбу, mon seigneur, — солгал Жан обоим в лицо. — Клянусь святой Матерью Божьей.
Маркиз д’Апше в его историю поверил.
— Сожалею о печальной участи вашего друга, мсье Шастель. Трудно поверить, с какой наглостью вели себя чужаки на землях моей семьи. Я велю во всем разобраться.
— Неизвестные бежали от вас или вы перебили всех? — спросил вдруг граф.
— Думаю, все мертвы, мой господин.
Граф неодобрительно нахмурился.
— Какая жалость. Можно было бы допросить их, как им пришла в голову мысль, что награда еще существует. — Он поудобнее перехватил оружие. — Пойду посмотрю на их тела поближе. Может, у них есть при себе что-нибудь, что сказало бы, кто они.
В обычных обстоятельствах Жан не обратил бы большого внимания на это замечание, но слова Франческо заставили его засомневаться. Он не мог отделаться от подозрения, что граф знает больше, чем дает понять. Намного больше и про Антуана и про его тайну.
Маркиз д’Апше подозвал одного из слуг и велел принести оружие, потом посмотрел на деревья.
— Значит, бестия еще в лесу. Хорошо. Мы…
С опушки раздались возбужденные крики. Грохнули два выстрела, и из подлеска показался крупный серый волк, который прыгнул между охотниками, направляясь прямиком к шатру.
«Святая Матерь Божья, ты посылаешь мне зверя, подходящего под мою ложь? Да, я принимаю твою помощь и содействие».
Жан сорвал с плеча мушкет Малески.
— Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с тобою…
Он отвел курки, а зверь все приближался, но двигался медленнее, показывая себя леснику во весь свой рост, словно вызывая его на поединок.
— Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус…
Он поднял мушкет. Никто больше не решался пошевелиться.
— Святая Мария, Матерь Божья, молись о нас, грешных, ныне в час смерти нашей. Аминь.
С последними словами прогремели выстрелы, и смертельно раненный волк рухнул наземь на глазах у аристократов и охотников.
19 июня 1767 г., монастырь Сен-Грегуар, в окрестностях Овера, юг франции
Григория только-только очнулась от дремы, лежала в кровати и прислушивалась к шорохам.
Что-то не сходилось.
Тревожило ее как раз то, что она ничего не могла уловить: никаких голосов, никакого другого указания на то, что в стенах Сен-Грегуара есть кто-то живой.
Часы на стене показывали время полуночной молитвы. Почему ее никто не разбудил? Встав, она надела подрясник, прикрыла светлые волосы чепцом и приготовилась сама подняться на колокольню, чтобы созвать монахинь в церковь.
Одеваясь, она спрашивала себя, что еще замышляет легат. Во всяком случае он больше не вызывал ее к себе, чтобы снова допрашивать о Жане. По всей видимости, он нашел другие источники сведений.
Он и часть его людей исчезли после вечерней трапезы из странноприимного дома, где проживали вместе со своей небольшой армией. С тех пор они больше не показывались.
«Пресвятая дева Мария и святой Григорий, сохраните нас и нам придите на помощь».
Григория подошла к двери, рассчитывая увидеть караульных, и поприветствовать их.
И оторопела, не найдя никого.
Это Григория сочла знаком свыше. Значит, необязательно снова просить какую-нибудь монахиню отвлечь солдат, чтобы тайком пронести еду Флоранс. На сей раз она сделает это, не навлекая на сестер подозрения легата.
Поспешно вернувшись в свою келью, она собрала в узелок яблоки, хлеб и сыр, которые заранее там спрятала, и поднялась по лестнице, чтобы отнести их девушке. Флоранс с завтрака ничего не получала и наверное голодна как волк.
Поднявшись на последнюю ступеньку, Григория уже было свернула в коридор, в который выходила дверь комнаты ее воспитанницы, но вдруг застыла как вкопанная, руки у нее повисли.
Хлеб и сыр упали, яблоки раскатились по полу, а аббатиса ошеломленно уставилась на разбитую дверь, которую разнесли с такой силой, какую трудно себе было даже представить: обломки висели на петлях, частично вырванных из каменной кладки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});