«Он верно говорил это обо мне?»
«О вас и обо мне, об обоих нас. Разве это вас не тревожит?»
«Право, нет».
«Что же вы намерены сделать с часами?»
«Я вам уже сказал, оставлю их у себя».
Собрат мой сделал гримасу. Я продолжал:
«Оставлю у себя, чтобы возвратить владельцу. Это будет доброе дело».
«Доброе дело, пожалуй, но вы меня обижаете!..»
«Чем?»
«Я дал вперед значительную сумму: пять луидоров!.. Неужели вы намерены заставить меня потерять их?»
«Нисколько».
«Стало быть, вы мне их возвратите?»
«Возвращу».
Лицо моего собрата прояснилось на минуту, потом тотчас же снова помрачилось.
«Ну что еще?»— спросил я.
«А вот что: вы мне даете только пять луидоров… Маловато!.. Я рискнул деньгами, а между тем они не принесут мне никакого барыша!.. Разве это справедливо?»
«Нет: если посеять, то надо и пожать».
«Стало быть, вы мне прибавите что-нибудь».
«Прибавлю».
«Сколько?»
«Три луидора… Довольны ли вы?»
«Начиная это дело, я рассчитывал получить больше, но если уже надо сделать, как вы хотите, я согласен».
Я отсчитал восемь луидоров моему собрату, и он ушел насовсем довольный… Вот и все. Теперь вы знаете, каким образом возвращена вам эта драгоценная вещь. Возьмите ее и старайтесь впредь беречь хорошенько.
Рауль поблагодарил жида от всего сердца и прибавил:
— Ну вот, я опять сделался вашим должником и очень желаю сейчас же расплатиться. Сколько вам следует?
— Вы знаете…
— Право нет.
— Я заплатил за вас восемь луидоров: отдайте их мне, и мы будем квиты!
— Как!.. А проценты?
— Назначьте сами какие хотите.
— Назначить должны вы.
— Невозможно! Это дело выходит из разряда тех, которыми я обычно занимаюсь. Когда вы будете занимать у меня деньги, я возьму с вас столько процентов, сколько захочу; на этот раз я не прошу ничего.
Рауль не настаивал, вынул из кармана сверток с пятьюдесятью луидорами и отдал его Натану. Тот отпер сундук и бросил туда золото, говоря Раулю:
— Вы щедры!.. щедры как игрок, выигравший в две ночи четыреста тысяч; но берегитесь, счастье может повернуться, и таким образом далеко не уйдешь!
Рауль отвечал только улыбкой. Наступила минута молчания. Молодой человек смотрел направо и налево. Мы знаем, что комната была загромождена разными вещами.
Вдруг Рауль вскрикнул от удивления и восторга. Он приметил в глубине комнаты прислоненную к стене чудную картину, одно из тех божественных произведений, в которых полотно и краски уже не мертвый материал, а преобразованные прикосновением гения становятся текущей кровью, бьющимся сердцем, трепещущим телом. Эта картина была копией Ванло с «Венеры» Тициана. Французский живописец возвысил свой талант до высоты гения итальянского художника.
Между темно-зелеными складками флорентийского штофа, обложенного серебряной бахромой, и простынь ослепительной белизны, покрывавших до половины пунцовые шелковые подушки, лежала молодая богиня. Как она была прекрасна в своей небрежной позе!.. Густые волнистые волосы того белокурого, почти рыжего цвета, который так любили колористы итальянской школы, обрамляли ее прелестный лоб своими золотистыми отблесками… В ее больших глазах несравненной нежности сверкал огонь. Пунцовый ротик, похожий на лук божка Купидона, бросал в сердца неотразимые стрелы. Словом, все это было живо точно, безукоризненно. Ванло так передал творение великого художника, что копия стоила оригинала. Картина была ослепительна!..
XX. Гербовник
Натан следовал взором за Раулем де ла Транблэ и увидел, с каким восторгом он смотрел на описанную нами картину.
— Любите вы живопись?.. — спросил он Рауля.
— Очень люблю, — отвечал Рауль.
— Тем лучше!
— Отчего?
— Оттого, что вы будете покупать у меня картины.
— Разве вы продаете картины?
— Я продаю все. Мне кажется, вы любуетесь этой Венерой?..
— Да, прекрасная вещь!
— Я думаю!.. Тициан, скопированный Ванло!.. Хотите приобрести?..
— Охотно, если только ваши требования будут рассудительными.
— Не сомневайтесь в этом…
— Скажите вашу цену…
— Что вы думаете, например о…
И Натан назначил цену. Сумма, назначенная им, без всякого сомнения, превосходила настоящую цену картины, однако Рауль не нашел ее преувеличенной, до того был он прельщен великолепным зрелищем, которое находилось у него перед глазами. Торг был заключен почти без спора.
— Если вы любитель, я покажу вам кое-что другое… — прибавил Натан.
— Опять картины?
— Без сомнения…
— Которые вы желаете мне продать?
Натан улыбнулся.
— Нет, — сказал он, — я не желаю их продать, да вы и не могли бы их купить…
— Отчего?..
— Вашего состояния не хватило бы на это…
— Вы шутите? — вскричал Рауль.
— Право, нет!..
— Значит, по вашему мнению, эти картины стоят огромных денег?
— Я их не отдам и за миллион…
Рауль не мог удержаться от удивления. Жид продолжал:
— Притом, я не имею права их продать…
— Стало быть, они не ваши?
— Нет, не мои.
— Чьи же?
— Моей дочери.
Наступило молчание. Потом Натан продолжал:
— Но если я не могу их продать, ничто не мешает мне показать их вам, так я и сделаю…
— Где эти картины? — спросил Рауль.
— В нижней зале, где живет Дебора…
Сердце Рауля забилось. Самое сильное его желание исполнится! Он увидит наконец прелестную жидовку!..
— Пойдемте, — продолжал Натан.
Он первый вышел из комнаты, в которой происходил описанный нами разговор. Рауль последовал за ним.
— Подождите секунду, — сказал Натан, остановившись у дверей нижней залы, — дочь моя тут со своей приятельницей, и я попрошу ее уйти в спальную, чтобы мы могли на свободе остаться в зале.
Он вошел, оставив в коридоре Рауля, надежда которого еще раз была таким образом обманута. Через минуту Натан возвратился. Он ввел Рауля в восточную залу, описанную нами прежде, и показал ему четыре картины великих художников, те драгоценные бриллианты, о которых мы уже говорили.
— Вот мои сокровища!.. — сказал он. — Глядите… и судите сами, преувеличиваю ли я их ценность!..
Восторг Рауля вылился более в напыщенных, нежели в искренних выражениях, не потому, что молодой человек был нечувствителен к достоинству великолепных произведений, находившихся перед его глазами. Нет, не то. Рассеянность и озабоченность на время заглушили в нем артистическое чувство. Он был ослеплен азиатской роскошью, которой вовсе не ожидал. Притом ему казалось, что в этой комнате, где носилось какое-то благоухание, Дебора оставила нечто от себя, частички своей души и красоты. Ему казалось, что она находится возле него… что он чувствует ее нежное дыхание, слышит шелест ее платья. Глаза его не могли оторваться от портьеры, которая закрывала внутренний вход и за которой, может быть, скрывалась очаровательная жидовка. Иногда ему казалось, будто портьера шевелится, и тогда сердце его тоже начинало трепетать.