– Да хоть горшком называй, только в печь не запихивай, – легкомысленно отозвался тот, намереваясь улечься набок.
– Э нет, так не годиться, Шило! – придержал его харцыз. – За новое имя надобно еще по глоточку сделать. А уж потом, спи…
– Да, – понял вдруг витязь, то что его подспудно тревожило все это время. – А где все остальные соперники?
– Будут, – отмахнулся Медведь. – Проси у Громовержца, чтоб поменьше их наехало… А что не видишь никого, так по обычаю всем, кроме зачинщика, въезжать в Рощу Смирения до рассвета, примета плохая. Спи, Ханджар, этой ночью тебя никто и ничто не потревожит. Спи… Хотя, что же это я говорю, – вдруг спохватился атаман. – Совсем с ума выжил старый пень. Погодь…
– Ну, – недовольно приподнялся тот, опираясь на локти. – Что удумал? Еще одна степная примета?
– Это не примета. Традиция. Настолько давняя и всем воинам известная, что мне даже в голову не пришло, что ты ее можешь не знать. Очиститься тебе, Ханджар, надо перед Испытанием.
– Помыться что ли? – удивился тот. – Так утром, когда роса выпадет, и умоюсь…
– Нет, – покачал головой атаман. – Тело значения не имеет. Духом очиститься надобно.
– А это как? До утра успеем?
– Успеешь… Видишь тот дуб.
– Самый высокий и огромный?
– Да, это первое дерево высаженное в Роще Смирения.
– Это ж сколько ему лет, – присвистнул Ханджар.
– Много… Подойди, прижмись к стволу грудью и подумай о тех, перед кем повиниться хочешь.
– И что? Мне сразу проститься все содеянное прежде зло? – хмыкнул насмешливо витязь.
– А это зависит как ты сам свои проступки оцениваешь. Раскаялся и упорствуешь?.. Иди, Ханджар, без искреннего покаяния не выстоять тебе в Испытании. Не примет Перун под свое покровительство. Поверь, я знаю…
– Так ведь не признаю я ни Перуна, ни всех остальных ваших небожителей. Напрасно время потрачу.
– Заглянуть к себе в душу никогда не лишне, – наставительно ответил Медведь. – А что до Богов, то важнее, чтоб они на тебя внимание обратили. Ты для них сейчас, как дитя новорожденное. Поэтому тебе и прощается многое, но и шалостям детским придел положен. Не упусти свой шанс… Потом спохватишься, да уж поздно будет.
– Добро, – Владивой сделал вид, что его убедили слова харцыза. – До сего дня ты мне ничего плохого не советовал, послушаю и теперь. Поможет, не поможет – хуже точно не станет. Да и каяться, мне не в чем… Кроме как в одном. Но тут я уже получил сполна. А просить прощения у жертвы, что после палачом обернулась – глупо. Возмездие свершилось.
– А ты, Ханджар, крепко подумай. Может, не у того прощения просить хочешь? Ты тех вспомни, что сами за себя отомстить уже не могут, ибо нет их больше с нами. Вот с кем говорить надобно…
– Ждислав… – промолвил витязь едва слышно, приближаясь к исполинскому дереву, под огромным шатром раскидистых ветвей которого ночь уже полностью вступила в свои права. – Прости, брат… Мнилось мне, так всем лучше будет, а дальше и сам не знаю. Словно затмение нашло… – донеслось еще до Медведя, а после слова Ханджара слились в неразборчивый шепот.
* * *
Молодой харцыз широко замахнулся, будто собирался колоть дрова, и прыгнул на истоптанную сотнями ног площадку.
Владивой станцевал влево, под руку, одновременно приседая, и с нижнего уровня быстро провел острым лезвием по бедру выставленной ноги противника. Легонько, почти нежно… Но на, выбеленной солнцем, полотняной штанине ярко заалело и стало стремительно набухать кровавое пятно. Незадачливый соперник охнул, недоуменно поглядел на свою раненую ногу, потом добродушно выругался и, даже не зажимая раны, поковылял к пасущимся невдалеке лошадям…
Если б кто спросил Владивоя, скольких харцызов он уже отправил, таким манером, за новыми саженцами, в течении последних полутора суток, витязь не смог бы ответить. Сначала он пробовал считать всех этих безусых юнцов, что один за другим выходили в круг, но после второго десятка сбился и перестал отвлекаться. Потому что понял – его хотят взять измором. Значит, надо беречь силы… Ведь это только кажется, что мысли вертятся в голове сами по себе, без каких либо усилий… На самом деле, они и силы расходуют, и внимание рассеивают…
Пока что Испытание проходило без неожиданностей и не требовало от Владивоя чрезмерного напряжения. Все эти юноши умели довольно сносно владеть оружием, но, как только они осознавали: что это не обычный тренировочный бой, и противник имеет право не только ранить, а и убивать – парни тотчас теряли всю удаль, забывали науку и начинали почти вслепую размахивать саблей. Обучение – обучением, а умение видеть чужую кровь, и не отводить взгляд от пустых глазниц собственной смерти, появляется у воина только с опытом…
Закаленные в боях и умудренные жизнью, харцызы не торопились. Давали безусой молодежи испытать себя, а сами присматривались к манере боя витязя, дерзнувшего бросить вызов всему Кошу. Крутили на пальцах седые вислые усы и выжидали того часа, когда у воина устанет рука, а ноги увязнут на сухой земле, словно в трясине. Глаза потеряют зоркость, а во взгляде промелькнет равнодушие – предвестник запредельной усталости, которую не снимает кратковременный отдых, а наоборот, только притупляет сознание, ввергая человека в сомнамбулическое состояние. Когда уже на все наплевать и хочется одного – чтобы мучения поскорее закончились. Пусть, даже, вместе с жизнью… Но не было в их действиях ни коварности, ни подлого умысла. Просто, старых мастеров не удивить умением ловко размахивать оружием, им надо видеть, как витязь покажет себя на пределе человеческих возможностей, а то и за ними. И коль устоит, если сдюжит – вот тогда они вверят ему свои головы и судьбы… Для того Испытание и придумано. Чтоб во главе Кара-Кермена стоял воин, умеющий превозмочь себя.
Первые сутки промелькнули достаточно быстро, не оставив каких-либо особых впечатлений.
Владивой помнил только жару и то, как один новик – с виду совершеннейший увалень, показной нерасторопностью, сумел притупить его бдительность и дотянулся до левого плеча кончиком сабли. Рана пустяшная, но соленый пот, затекающий в порез, вызывал неприятный зуд и отвлекал.
Ночь принесла витязю долгожданную прохладу и – коварные, расплывчатые полутени… В обманчивом свете отбрасываемом, разожженными вокруг кострами, приходилось больше полагаться на чутье и опыт, чем на зрение. Ночью Владивоя зацепили еще несколько раз… Теперь о себе напоминали правая нога и, опять, левое плечо. Правую руку и опорную ногу витязь тщательно оберегал. От предложения перевязать раны, Владивой отказался. Они почти не кровоточили, а тугая повязка могла стеснить движения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});