Высоцкий говорил привычно тихо, глядя перед собой. Вряд ли ждал ответа. Просто выдержал паузу, кивнул кому-то, шедшему навстречу, после чего продолжил:
— Позиция няня — не лучший вариант для тебя. С тем же успехом можно вернуться с гитарой в переход.
И пусть Аня изо всех сил старалась разбирать и воспринимать слова, но кровь в ушах гудела все равно громче.
— Вы правы. Наверное…
Поэтому даже такой простой ответ вытолкнуть из себя было очень сложно.
— Наверное…
А стоило Высоцкому повторить ее сомневающееся «наверное», как Аня не сдержалась, повернула голову, чуть подняла ее… Увидела, что мужские губы подрагивают… И взгляд будто тоже не так серьезен, как недавно…
— Меня правда хвалил Ольшанский?
Аня спросила, понимая, что если и рискнет — то только сейчас. Выдержала взгляд Высоцкого, даже не выдала, кажется, что дыхание продолжало сбиваться каждый раз, когда мужская рука прижимала ткань блузки к коже…
— Правда.
Он ответил и только потом отвернулся, снова кивая шедшим навстречу, а вот Аня не спешила…
Смотрела на него и даже не боялась, что с кем-то столкнется. Если вдруг по курсу будет опасность — Высоцкий поможет. Направит. Подскажет.
— И насчет перспектив трудоустройства — это правда?
— Об этом тебе рано думать. Работай.
— Но вы же сказали…
— Я сказал не тебе, — Высоцкий снова глянул на девушку мельком, давая понять, что продолжать настаивать нет смысла. А она… И так не рискнула бы.
— Вы спрашивали у него, как мои успехи?
Но тут же в голове вспыхнул другой вопрос. Задав который, Аня снова мысленно замерла, готовясь к ответу, будто казни…
— Спрашивал.
Но получила помилование. Односложное. Сухое. Без взгляда… Но и его достаточно, чтобы в животе вспорхнули бабочки.
— Хотели убедиться, что я вас не опозорю?
— Хотел убедиться, что все идет так, как должно. У тебя.
И если еще секунду назад казалось, что лучше быть не может — Высоцкий сделал. Снова повернул голову, произнес спокойно, глядя в глаза и замедляя шаг, потому что совсем близко его кабинет.
— Зачем вам знать, все ли идет, как должно. У меня?
Аня и сама не знала, откуда в ней дерзость, но не сдержалась. Спросила, пытаясь поймать любой намек на эмоцию на любимом лице. Но оно, как всегда, выглядело беспристрастным.
Еще несколько шагов были сделаны в тишине, и они достигли двери в его кабинет…
Мужская рука соскользнула вниз, совсем немного задевая ткань брюк… Аня же не сдержала вздох, на который Высоцкий отреагировал полуулыбкой, заметной лишь ей одной…
И пусть интуиция кричала, что на сей раз ответ ей уж точно не светит, но Аня продолжала смотреть в глаза Высоцкого, ожидая… Чего-то…
— Ты сегодня до семи? — но он был верен себе. И бороться с ним таким — смысла никакого, поэтому…
— Да.
— Потом домой?
— Да…
— Хорошо. Поедем вместе, если хочешь. В девятнадцать двадцать жду на паркинге у лифтов. Машину сама вряд ли найдешь.
И наверняка в мире Высоцкого это было предложение, но звучало, будто приказ. Который Аня с радостью исполнит. Аня и ее бабочки…
— Хорошо.
Девушка ответила, сделала шаг в сторону, чтобы не мешать мужчине открывать дверь в свой кабинет.
Корней сделал это, но не скрылся за ней тут же, не сказав больше ни слова, как ожидала Аня… А зачем-то задержался, повернул голову, окинул девушку еще одним задумчивым взглядом, произнес:
— Думаю, ты сделала правильный выбор, Аня.
И только теперь оставил в коридоре думать, что имел в виду…
Глава 46
Спускаясь в лифте на нулевой, Аня нервничала так, будто всё абсолютно точно пропало. Понятия не имела, что «всё», но пропало…
Просто потому, что опаздывала на пять минут. И ведь если думать здраво, то это не смертельно. Причем совершенно. Но как думать-то, если речь о Высоцком? С ним не получалось. И о нем тоже.
После встречи днем в приемной Самарского сосредоточиться на работе у Ани практически не получалось. Мысли то и дело соскакивали на произнесенное напоследок «ты сделала правильный выбор, Аня»…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
По коже волнами шло тепло, а пальцы сами собой тянулись к спине, чтобы проверить — действительно ли там до сих пор кожа горит, или ей только кажется?
Скорее всего, это было более чем заметно, потому что Алина не раз и не два спрашивала, все ли у загадочно улыбающейся стажёрки хорошо. Аня отвечала: «все отлично», и сама себе не верила. Алина, очевидно, тоже, но с расспросами не лезла, за что Ланцова была ей крайне благодарна.
Вот только не смогла встать ровно в семь и оказаться на паркинге раньше установленного времени — ждала, пока соберется Алина, спросит, идет ли Аня, пусть с сомнением, но примет ответ, что она еще немного посидит… И пойдет к лифтам сама.
Аня провожала девушку взглядом, чувствуя легкий укол совести — ведь пусть ее ложь была практически безобидной, но даже в малом врать ей было неприятно.
Но в то же время Аня не сомневалась: лучше так, чем сеять еще б
о
льшие подозрения, зачем-то спускаясь не на первый, как всегда, а на нулевой…
Сделав шаг из лифта, Аня чувствовала себя немного марафонцем, ведь сердце билось быстрее обычного, дыхание участилось так, будто она не мчалась вниз сквозь этажи в кабине, а бежала по ступенькам. А все потому, что успела придумать… Что Высоцкий не стал ждать, не обнаружив ее в оговоренном месте в назначенное время пошел к машине сам, сел и уехал… И это, наверное, было бы справедливо… Но безумно обидно.
Сдержать облегченный вздох, когда Аня увидела знакомую спину, не получилось.
Высоцкий стоял немного в стороне, как всегда, увлеченный своим телефоном. Не выглядел нервным или раздраженным. Не оглядывался на лифты, просто ждал…
И на стук ее каблуков тоже не обернулся.
— Извините, я задержалась немного…
Аня подошла сбоку, протараторила, сжимая пальцами ворот пальто, посмотрела на мужчину с искренней досадой, а в ответ получила короткий спокойный взгляд…
— Пять минут — это не критично. Идем.
И снова помилование там, где она по привычке ждала казнь…
* * *
В салоне его автомобиля как всегда было тихо и тепло. Аня не спешила с разговорами, стараясь побыстрее успокоить сердце и дыхание. Почему не спешил Высоцкий — могла только догадываться и была готова к тому, что всю дорогу они проведут в тишине.
Сейчас это уже не пугало. Аня давно привыкла… И даже полюбила тишину рядом с ним. Кому-то это наверняка показалось бы странным, но она потихоньку влюблялась во все, что его окружало, и что сначала так пугало. В холодность. В молчаливость. В резкость. В колкость. В педантичность. Во властность, часто переходящую все грани…
— У тебя завтра День рождения. Почему не сказала? — Аня успела уплыть куда-то в мыслях, потихоньку отогреваясь, вдыхая заполняющий автомобильный салон аромат его туалетной воды, когда Высоцкий заговорил.
Не посмотрел на нее — следил за дорогой. Но огорошил так, что Аня на пару секунд застыла, совершенно не зная, что ответить.
Видимо, пауза затянулась, потому что Высоцкий перевел взгляд, чуть приподнял бровь… А потом снова на дорогу.
— Я не думала… — И Аня попыталась сформулировать, но сходу все же не смогла. — Зачем говорить? Это не имеет значения.
Пожала плечами, смотря на мужской профиль без страха и сомнения. Не врала ни на грамм.
— Тебе двадцать будет. Юбилей.
Высоцкий произнес, снова глянул мельком. Судя по всему, не увидел в выражении ничего, способного заставить засомневаться в честности, но ответил так, будто… Будто для человека, не любящего свой День рождения, имеет хоть какое-то значение, юбилей на носу или нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ане было все равно. Искренне. Поэтому она снова пожала плечами, хмыкнула даже…
— Я предпочла бы, чтобы это был простой день. Пережить, галочку поставить… И все. Не люблю.
Произнесла без кокетства, глядя перед собой. Знала, что Высоцкий снова «сканирует» ее искренность коротким взглядом. И снова, кажется, не находит, к чему придраться. Но на сей раз ничего больше не говорит. А вот она…