Из любви к Горькому я долго терпел обиды и поношения, но наконец не выдержал и прогнал своего мучителя.
После этого он несколько дней бегал за мной по улице и кричал мне вслед:
— Максим Хоркий — арештант!
* * *
Горького тогда уже в Ялте не было. Скоро уехала и его семья. Исчезли и таинственные революционеры. Остались в Ялте одни чахоточные.
А спустя некоторое время директор Готлиб — тот самый, что послал телеграмму, — вызвал меня к себе и скорбно сказал:
— Знаете, голубчик, генерал Думбадзе намерен вас выслать из Ялты. Лучше бы вам самому уехать, чтобы вас не арестовали. Только уезжайте не пароходом, а омнибусом. Это безопаснее.
На другой же день рано утром я проехал по пустынной Ялте в тесном омнибусе. Я сидел у окошка, низко нагнув голову, чтобы меня не увидели с улицы. Так я покинул Ялту, в которую когда-то въехал триумфатором.
За что рассердился на меня генерал? Вероятно, за Горького.
Так закончилась сочиненная Горьким необыкновенная история одного воронежского мальчика.
О большой литературе для маленьких[104]
1. Книга, которая воспитывает будущее
Вопрос о детской литературе поставлен в ряду первых и важнейших вопросов на Первом Всесоюзном съезде писателей. И ЭТО; конечно, недаром. Книги, которые воспитывают наше будущее, заслуживают первоочередного внимания.
У наших поэтов и прозаиков есть все, что нужно для создания замечательной сказки, великолепного фантастического романа, героической эпопеи, какой еще не бывало. Каждый день исправно поставляет нам героические сюжеты. Сюжеты можно найти и над землей, и под землей, и в школе, и в поле, и в настоящем, и в прошлом, и в будущем, потому что будущее нам открывается с каждым днем, а на прошлое мы смотрим новыми глазами. Как ни высоки героические дела сегодняшнего дня, — завтра их обгоняют другие, еще выше. Сегодня — это первый прыжок парашютиста сквозь облака, завтра — беспримерный по стойкости поединок подсудимых с фашистскими судьями.
Юный читатель любит молодых героев. Вспомните, как увлекались мы когда-то подвигами юного Роланда[105] и приключениями пятнадцатилетнего капитана из повести Жюля Верна.[106] А разве мало у нас молодых героев, чьи биографии кажутся поистине сказочными? Мало ли у нас водителей кораблей, самолетов, мало ли замечательных людей, прошедших подлинно героический путь от беспризорщины военных лет до командных постов в науке, технике, искусстве?
В нашей стране может возникнуть превосходная детская литература еще и потому, что у нас превосходный читатель. Найдите другого такого читателя, который был бы способен отшагать десять километров туда и десять обратно, чтобы принести из районной библиотеки «стоящую», как он говорит, «книжечку».
У нас растет сильное и одаренное поколение. И писать детские книжки великая честь для наших литераторов.
2. «Корень учения горек…»
Такой съезд, как наш, был бы немыслим в дореволюционной России.
А серьезный разговор о детской литературе на съезде писателей — еще более беспримерное явление.
Детскую литературу в годы, непосредственно предшествовавшие революции, принято было считать делом компиляторов, маломощных переводчиков и пересказчиков.
В молодости я знал дюжего человека с Волги, надорвавшего в Питере свое здоровье беспробудным пьянством и ядовитым самолюбием. Этот человек носил рыжую шляпу, рыжие сапоги, редко брился и сохранял на лице горькую мизантропическую улыбку неудачника. Про него говорили, что он пишет детские книжки, но сам он этих книжек никому из нас не показывал. Помню, только однажды, в поисках завалявшейся трешки, он вытащил нечаянно из кармана, несколько измятых книжек в цветных обложках с картинками. Это был ремесленник, проклинавший свое бездоходное и бесславное ремесло.
Помню и другого пьяницу, талантливого и самобытного математика, который все ночи напролет пил крепкий чай, задыхался в табачном чаду и писал для детей книги, которые назывались «В царстве смекалки».
А еще были дамы. Дамы не пьянствовали, а очень серьезно, аккуратно и систематично писали книжку за книжкой из институтской и псевдодеревенской жизни или перекраивали на русский лад заграничные повести идиллически-семейного характера. Впрочем, иногда они брались и за научно-популярные темы, и любознательная французская девочка Сюзанна превращалась у них в русскую Любочку, существующую только для того, чтобы задавать бесчисленные вопросы.[107]
Настоящие литераторы редко занимались писанием книг для детей или занимались между делом.
Правда, Лев Толстой подбирал и сам сочинял детские сказки и рассказы, до сих пор служащие образцами мастерства, простоты и содержательности.[108] Но Толстой был не только великий писатель, но и замечательный педагог.
От времени до времени и другие литераторы сочиняли рассказы для детей, но то, что писало большинство беллетристов, было, по выражению Чехова, не детской, а «собачьей» литературой (дескать, только о собаках и писали).
Сказки Толстого, сказки Горького[109] и Мамина-Сибиряка,[110] рассказы Куприна,[111] стихи Блока[112] да и все то лучшее, что шло в детскую литературу из русской и мировой классики и фольклора, — заглушалось сорной травой детского чтива. Если бы в те времена мог состояться Всероссийский съезд писателей и если бы — что уже совершенно невероятно! — на нем был поставлен вопрос о детской литературе, — доклад об этой литературе должен был бы читать счастливый автор «Княжны Джавахи» и «Записок институтки» Лидия Чарская или же те безымянные переводчики и пересказчики, которые печатали под грубо размалеванными картинками такие стихи:
Мальчик маленький, калека,Искаженье человека…
или:
Любит японочка рыбки поесть,Любит и удит она.Стоит ей только у речки присесть,Вазочка мигом полна.
Стихи Блока, печатавшиеся в детском журнале «Тропинка»,[113] стихи Аллегро-Соловьевой,[114] Саши Черного[115] и Марии Моравской тонули в массе пестрой макулатуры, неустанно фабриковавшейся предприимчивыми издателями.
Радикально настроенные просветители и педагоги тоже издавали книги, но они не могли конкурировать с коммерсантами издательского дела. Коммерсанты знали, на какого червячка клюет читатель-ребенок. Самый маленький читатель (или, вернее, его мамаша) клюет на розовые картинки, изображающие ангелочков-детей и кудрявых собачек. Девочка постарше клюет на Чарскую, а ее брат-гимназист клюет на Пинкертона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});