что отсутствует светская воспитанность, говорит Болтун. Тут следует сказать, что присутствует антисветская воспитанность. Игнорировать и принижать значительное и превозносить заурядное — это тип воспитанности, а не пустое место. Лицемерие за счет отрицания лицемерия есть лицемерие в квадрате,
ЯЗЫК
Идея рассматривать творчество ЭН как изобретение особого языка в наше время, рехнувшееся на моделях, формализации, системах, структурах и т. п., не удивительна. И совершенно бессодержательна, пока мы точно не установим, что значит рассматривать то или иное явление как язык. Когда я об этой идее сказал Неврастенику, то тот заявил, что он давно так думал. Только он, как выяснилось, языком называл даже чириканье воробьев, кошачьи концерты и собачьи свадьбы. Если какое-то образование рассматривается как язык, то приходится употреблять понятия "знак", "значение", "смысл", "алфавит" и т. п. Фотография предмета не есть знак этого предмета. Аналогично натуралистический рисунок. Знак не изображает, а обозначает. Отсутствие сходства знака с оригиналом или по крайней мере преднамеренное несходство есть условие, необходимое для того, чтобы некоторый предмет стал знаком. По виду слова, например, нельзя судить о том, как выглядит обозначаемый им предмет. Значение знака считается известным, если известно, что именно он обозначает. Превращение предмета в знак предполагает волевое решение людей. Смысл знака считается известным, если известно значение всех фигурирующих в нем простых знаков и известны правила композиции простых знаков в сложные. Эти правила композиции сами не являются знаками, они имеют основу в активной творческой природе человека. Значение сложных знаков устанавливается путем установления их смысла, т. е. предполагает какие-то языковые компоненты, не являющиеся знаками. Говоря об алфавите языка, надо различать языковые средства, которые сами знаками не являются, но из которых строятся знаки и простейшие языковые единицы, к которым применимы понятия значения и смысла, — смысловые единицы языка. Различие их отчетливо видно в различии азбуки и коренных слов обычных языков. Из сказанного должно быть ясно, что понятие смысла применимо не ко всякому произведению искусства. Например, нелепо говорить о смысле натуралистического портрета коровы или государственного деятеля, если даже он написан таким художником, как Художник. Нелепо говорить о смысле бесчисленного множества скульптур (на лошадях и пеших), украшающих площади Ибанска. Понятие смысла уместно здесь лишь тогда, когда произведение искусства приобретает некоторые свойства знаковости. Непохожесть того, что художник лепит или рисует, на какие-то реальные вещи (в том числе трансформация последних) является необходимым условием уместности разговоров о смысле произведения искусства. Одно из средств создания произведений искусств с признаками знаков — деформация и трансформация реальных вещей, например, элементов человеческого тела. При этом образуются сложные явления, которые лишь отчасти суть знаки. В них, с одной стороны, улавливается некоторое сходство с реальными вещами, т. е. сохраняется элемент изобразительности. А с другой стороны, они трансформируются так, что сходство в натуралистическом смысле разрушается. Комбинирование такого рода знаков позволяет образовывать знаковые конструкции, в целом не имеющие уже никакого реального аналога. В этих комбинациях окончательно исчезает элемент изобразительности, допускаемый в их отдельных элементах. Любопытно, что включение в такие комбинации вполне натуралистических элементов может быть сделано так, что они оказываются еще более далекими от реальности, чем самые невероятные трансформации реальных вещей. ЭН не изобрел никакой особой азбуки в изобразительном искусстве. Он изобрел другое. Он разработал целую систему особого рода смысловых единиц и правил их композиции в сложные образования — в особые смысловые фразы и тексты. Можно составить конечные списки смысловых единиц и правил их композиции. Работа эта трудная. Но со временем искусствоведы это сделают с исчерпывающей точностью. Смысловые единицы ЭН имеют видимую сторону и невидимый в них самих смысл. Как видимые явления это суть фрагменты рисунков, гравюр и скульптур. Они могут быть даже самостоятельными произведениями. Как имеющие смысл явления они суть знаки для обычных человеческих страстей, желаний, переживаний, — для возмущения, разочарования, гнева, надежды, восторга, прозрения, отупения и т. п. Причем эти значения не являются раз навсегда заданными. Они подвержены варьированию и изменениям. Они зависят от той или иной их комбинации, от субъективных состояний и особенностей зрителей и многих других параметров.
"ЯЗЫК"
Брать языка — целая наука, говорит Убийца. Язык, например, должен быть самым информированным человеком в армии противника. Потому желательно взять начальника генерального штаба. И притом он должен быть таким, чтобы на его пропажу никто не обратил внимания. Потому желательно взять какого-нибудь сачка из хозвзвода. Как это совместить в одном лице? Очень просто: хватай первого подвернувшегося под руку. По этому принципу мы и действовали под К, говорит Сержант. Перешли линию фронта. Ночь темная, глаз выколи. Наткнулись на какого-то человека. Схватили. Кляп в рот. Сунули в мешок. И айда обратно. Одного своего потеряли где-то. Пришли в часть. Сняли мешок. И что же? Оказывается, свой парень. Из соседней дивизии. Тоже в разведку ходили. А они нашего тяпнули! Представляете, как их допрашивали!! Зачем им язык, говорит Мерин. И так же все ясно. Тут же все на виду. Попросили бы — я бы им за пять минут нарисовал, что и где. Кто ты такой, говорит Убийца. Тебе верить нельзя. Нельзя, говорит Мерин, так зачем же в разведку посылают. Это другое дело, говорит Убийца. Твое дело — взять языка. Верить будут языку, а не тебе. Почему, говорит Мерин. Потому, что он враг, говорит Убийца. Им без языка нельзя, говорит Сержант. Положено брать языка. С них спросят. Сержант мудр, говорит Интеллигент. Они играют по своим правилам. Играют за наш счет, говорит Мерин. Играют всегда за чужой счет, говорит Интеллигент. Вот что, братцы, говорит Сержант. Выхода у нас нет. Так что этого идиотского языка надо взять во что бы то ни стало. Авось кто-нибудь из нас и уцелеет.
ОСНОВЫ ОПТИМИЗМА
Вы слишком мрачно смотрите на жизнь, говорит Журналист. Правительства всегда и везде проводят политику кнута и пряника. Кнут вы получили. Теперь ждите пряник. Вы правы, говорит Неврастеник. Но Вы не учитываете одну нашу особенность. Вы предполагаете, что кнут и пряник достаются в одинаковой мере одним и тем же лицам. Но мы — вымышленные персонажи в вымышленной стране. У нас бьют одних, а пряник дают другим. Причем, когда дают пряник, первых опять бьют. Вы о нас, ибанцах, думаете так, будто мы все находимся в одинаковом положении и не вступаем между собою в свои внутриибанские отношения. А между тем почти все, с кем Вам приходится иметь дело и кто Вам жалуется на свою горькую судьбу, принадлежат именно к тем кругам, кто имеет пряники и держит