этой категории не принадлежишь. Причины отказа не объясняют потому, что у них нет никаких правовых и моральных аргументов. Это тоже общеизвестно. Исключительность твоего случая состоит лишь в том, что он будет иметь мировой резонанс.
ИНТЕРВЬЮ
О том, что Мазиле отказали, скоро стало широко известно. Мастерскую заполнили иностранные журналисты. Пришлось давать интервью. Мазила в основном говорил о своих творческих замыслах. По поводу отказа он сказал, что причину отказа ему не объяснили. Почему? Очевидно, она не имеет разумного оправдания. А заодно решается еще одна проблема. Раз человеку отказано, и ему не объяснили почему, его охватывает тревога. Он должен сам придумать причину, беря на себя вымышленную вину. Отказывающая инстанция, освобожденная от функции объяснения, приобретает атрибут великой тайны и тем самым присваивает себе функции провидения. И человек трепещет. Эта мысль произвела на журналистов сильное впечатление. Неврастеник, услышавший на другой день интервью Мазилы по иностранному радио, сказал, что ОНИ ему этого не простят. А что ОНИ могут сделать, сказал Посетитель. Судя Мазилу,) ни сами предстают перед судом истории.
ЖРАТВА
Обед пропал. Прижавшись друг к другу, штрафники тряслись от озноба. Не спалось. Не бодрствовалось. Легко сказать, дешевки, говорит Уклонист. А кто из нас через это не прошел! Кто из нас сейчас не накинулся бы на любые объедки, лишь в них были калории! Был у меня такой случай, говорит Мерин. Был я дневальным по конюшне. В последнюю смену. Надо смену сдавать, а какая-то сволочь оголовье сперла. Сменщик не принимает. Пришлось ждать, забираться в соседний эскадрон и воровать недостающее оголовье. Все так делали. В полку вообще не один десяток оголовьев пропал, а. до бумагам и отчетам — все на месте. Сдаст один смену — у него потом сопрут. Потом — у этого. И так до тех пор, пока все не отчитаются. Так вот, сдал я смену. На ужин, конечно, опоздал. Пришел в столовую — и что вы думаете! Осталось штук тридцать мисок шрапнели. Каждая миска — на четверых. У меня аж голова закружилась. Тут пришел еще один опоздавший со смены. И мы с ним принялись за дело. Хотите верьте, хотите нет. Восемь мисок я навернул запросто. И еще наверно срубал бы. Да случайно взглянул на соседа. Тот слопал мисок пятнадцать. Гляжу — глаза у него закатились, каша прет даже из ушей. И он как-то странно стал сползать со стула. Я в ужасе хочу встать, и не могу. Каша распирает. Расстегнул все пуговицы. С трудом выбрался на улицу и, как в бреду, поплелся в казарму. Отлежался. А парень тот умер. Это что, говорит Паникер. Мы в первоначалке втроем однажды съели второй завтрак на целое звено. Приехал Особняк. Поклялся, что легко узнает, кто съел. Воры объелись, и обед съесть не смогут. Пришлось обед рубать, как ни в чем не бывало. Особняк был потрясен. Умолял признаться, обещал не наказывать. Ему хотелось посмотреть на таких выдающихся обжор. А мы кто? Мы обыкновенные рядовые голодающие. Конечно, не признались. У нас, говорит Пораженец, штурман эскадрильи козу завел. Симпатичная скотина была. Везде за нами бегала. Как-то пошли мы в самоволку. И она за нами увязалась. Отгоняли-отгоняли назад, не уходит. Тут-то и пришла в голову идея. Это был первый и, кажется, последний раз в моей жизни, когда я от пуза ел свежее жареное мясо. У нас, говорит Уклонист, на втором аэродроме под боком был фруктовый сад винкомбината. Мы там, конечно, паслись потихоньку. Начальство комбината сдуру обратилось к нашему начальству с просьбой помочь охранять сад. Наше начальство, имевшее кое-что от начальства комбината, согласилось, и нас стали посылать патрулировать сад. Что после этого началось! За неделю обглодали даже кору на деревьях. Начальство комбината взмолилось убрать патрули. А это не так-то просто. Пока дело ходило в округ и обратно, кончился сезон, и мы сами перестали ходить в сад, хотя нас чуть не до нового года еще назначали. Вот поднабрались витаминчиков! На всю жизнь хватит! Пришел связной. Сержант, Интеллигент, Мерин, Убийца, сказал он. К комбату. Пойдете за языком, сказал Комбат. Без языка не возвращаться!
О СВЕТСКОМ ЛИЦЕМЕРИИ
В свое время, говорит Мазила, я выиграл конкурс в Ю у крупных западных художников. Случай беспрецедентный. И что же? Приехал домой. Привез кучу отзывов. Сдал в Союз. Хочу отчитаться о поездке. Но никто слушать не хочет. А ведь отчитываться положено. И принято. У нас любой, съездивший просто так куда-нибудь, потом в десяти местах выступает. В газетах, разумеется, ни строчки. А выиграй этот конкурс кто другой, раззвонили бы на весь Ибанск. Ладно, бог с ними. Пусть это нормально. Но друзья и знакомые! Представьте, никто меня даже не поздравил. Не знали? Все прекрасно знали. И молчали. Как будто ничего не произошло. Или в лучшем случае издавали подленький смешок. Мол, в Ю, смешно, какой пустяк! В это же время БА съездил в П. Никакого конкурса не выиграл. Просто принял участие. И сделал хреновину. Так после этого у нас только и разговоров было о том, что БА сделал эту хреновину. Ко всему прочему, говорит Неврастеник, тут сказывается непроходимый провинциализм. Невоспитанность. Отсутствие светскости. Я все более укрепляюсь в мысли, что критическая литература недавнего прошлого, разоблачавшая лицемерие светского общества, сделала с этой точки зрения довольно гнусное дело. Она сочинялась по такому банальному принципу. Мол, человек в обществе ведет себя по отношению к другим людям прилично (улыбается; говорит, что рад видеть; поздравляет с удачей; сочувствует неудаче и т. п.), а про себя думает иначе (презирает этого человека, завидует ему, рад его неудаче, огорчен его удачей и т. п.). И в этом усматривалось лицемерие. Считалось, что дурные сами по себе люди в обществе притворяются хорошими. Но это не только и не всегда есть лицемерие. Это есть также результат воспитанности, которая есть одно из средств социальной самозащиты людей от самих себя. Способность людей держать себя в каких-то рамках, без чего невозможно нормальное общение. Без такой воспитанности жизнь превращается в кошмар. Без нее с людьми просто встречаться нельзя. О человеке нельзя говорить, будто есть некий скрытый истинный человек, который кем-то прикидывается в той или иной ситуации. В характеристику человека входит и то, что он есть дома, и то, что он есть на работе, и то, что он есть в обществе знакомых и друзей, и то, что он думает, и то, что он говорит. Только тут мало сказать,