Он делал усилия, чтобы сохранять холодную галантность по отношению к Гарри, но, по всей видимости, даже физически не мог выносить моего брата. Если рука Гарри случайно задевала его рукав, Джон вздрагивал, словно от прикосновения к чему-то заразному. Гарри был отвратителен ему, так же как была отвратительна я. Моя непосредственная близость оказалась пыткой для него, поскольку напоминала о его былом желании. Он едва мог прикоснуться к еде, и я с болезненным любопытством следила, выдержит ли его стойкость испытание двойным давлением: его гневом и насильственным молчанием. Он отставил свой стакан почти нетронутым, и я кивнула лакею снова до краев наполнить его.
Доктор Пирс недавно появился в нашем приходе и мало что понимал в этой семейной сцене. Но, будучи светским человеком, он с вежливым интересом расспрашивал Гарри о его фермерских экспериментах. Гарри чрезвычайно гордился теми новшествами, которые он ввел на нашей земле, зажиточностью арендаторов, которую он считал следствием своего мудрого правления, и известностью Вайдекра как одного из наиболее передовых хозяйств. За мной числились другие достоинства: моя любовь к старинным методам хозяйствования и моя репутация внимательной и чуткой к нуждам поместья хозяйки привлекали ко мне многие сердца.
— Когда я только стал сквайром, у нас насчитывалось с десяток поденщиков и мы пользовались плугами, дошедшими до нас без изменений со времен римского нашествия, — хвастливо говорил Гарри, оседлав своего любимого конька. — А сейчас мы пашем плугами, которые ведут борозду до самой вершины холмов, и почти не держим батраков в Экре.
— От этого для нас мало пользы, — холодно отозвалась я с другого конца стола. Краем глаза я заметила, как Джон вздрогнул от звука моего голоса и непроизвольно потянулся за стаканом. — Батраки, которые, бывало, жили в лачугах вокруг деревни, теперь стали работать поденно или даже жить в работном доме и работать в его бригадах. А твои замечательные плуги, распахивая старые добрые луга, создают избыток засеянной земли, что постепенно, год за годом, приведет нас к излишку урожая. Цена на хлеб упадет, зерно едва будет окупать расходы с его продажи, его станут выращивать все меньше, и в первый же неурожайный год произойдет взрыв, поскольку цены подскочат до неба.
Гарри через стол улыбнулся мне.
— Ах, ты, старый тори, — поддразнил он меня. — Ты ненавидишь всякие перемены, но именно ты ведешь запись расходов и не хуже меня знаешь, что пшеничные поля прекрасно окупаются.
— Да, они дают нам доход. Они дают доход дворянству. Но они принесли мало добра людям в Вайдекре. И они доставили столько горя тем, кого мы называем своими людьми, тем, кто жил в лачугах, которые мы снесли, и тем, кто держал своих свиней на общинной земле, которую мы отобрали.
— Ах, Беатрис, — продолжал свои поддразнивания Гарри. — Ты поешь на два голоса. Ты радуешься, когда записываешь в книги наши доходы, но в глубине души ты предпочитаешь старые, расточительные методы хозяйствования.
Я улыбнулась в ответ почти виновато, позабыв в эту минуту Джона, позабыв свои страдания, думая только о Вайдекре. Замечание Гарри выглядело справедливым. Наши разногласия начались с тех пор, как мы стали совместно управлять землей. Если бы я посчитала его методы угрозой для жизни и процветания Вайдекра, я могла бы запретить их в ту же минуту. Стоило мне наложить вето на любой его план, и мы никогда больше не услышали бы о нем. Но меня, одну из ничтожной горсточки богатого дворянства среди миллионов бедноты, пугало и заботило то, что нововведения Гарри и развитие хозяйства во всей стране делало богатых еще богаче, а бедных — беднее.
— Да, это правда, — призналась я, улыбнувшись Гарри. — Я всего лишь сентиментальный фермер.
Стул Джона резко скрипнул, царапая полированный пол, когда мой муж резко поднялся и вышел из-за стола.
— Прошу извинить меня, — сказал он, намеренно игнорируя меня и обращаясь только к Селии. Тяжело ступая, он прошел к двери и со стуком закрыл ее за собой, как бы подчеркивая свое отвращение к нам и к этой освещенной свечами комнате. Селия испуганно глянула на меня, но я даже не повела бровью.
— Но вы ведь приехали с севера, — обратилась я к доктору Пирсу, будто меня и не прерывали, — где, я думаю, выращивают мало пшеницы. И должно быть, вы находите нашу страсть к дорогой пшенице и к белой муке странной.
— В некотором роде да, — признался он. — В моем родном графстве, Дархэме, бедные до сих пор едят черный хлеб. По сравнению с вашими золотыми булками он довольно гадкий, но зато дешево стоит. Они едят много картофеля, выпечку предпочитают из грубой муки. Все это делает пшеницу гораздо дешевле. Здесь, я думаю, беднота очень зависит от урожаев пшеницы?
— О, да, — тихо подтвердила Селия. — Вот и Беатрис так говорит. Это неплохо, пока цены на зерно остаются низкими, но стоит им вырасти, как начинается настоящая нужда, поскольку у бедняков нет другой пищи.
— Потом, эти проклятые хлебные бунты, — возмущение Гарри было основательно подогрето двумя выпитыми бутылками вина. — Они рассуждают так, будто мы специально насылаем дожди, чтобы погубить урожай и взвинтить цены.
— Это еще не все, — продолжила я. — Мы всегда оставляем все зерно в Вайдекре, но бывают нечестные торговцы, которые укрывают зерно от рынка и норовят его переправить в другое графство. Намеренно создавая нехватку хлеба, они прекрасно понимают, что после этого начнется голод и беспорядки.
— Если б только они опять вернулись к выращиванию ржи, — вздохнула Селия.
— Что ты такое говоришь, — рассмеялся Гарри. — Ведь это же мои покупатели. Я бы хотел, чтобы они ели только белый хлеб из моей пшеницы, ничего, если немного поголодают в неурожайный год. Придет день, когда мы засеем всю землю пшеницей и наша страна будет есть прекрасный белый хлеб.
— Если ты сможешь добиться этого, Гарри, заметь, я говорю «если», — сказала я, — то удачи тебе. Но пока я веду это хозяйство и держу книги, мы не станем засевать новую землю пшеницей. Хорошо, когда так поступает только один фермер, но если по этому пути пойдет вся страна, то нас ждут неудачи. Придет неурожайный год, и много таких ферм погибнет. Вайдекр никогда не станет хозяйством одной культуры.
Гарри кивнул.
— Ладно, Беатрис, — согласился он. — Ты у нас главная. Давай больше не будем докучать Селии и доктору Пирсу своими фермерскими заботами.
Он вернулся на свое место, и я кивком велела слугам переменить тарелки. Доктор Пирс и Гарри принесли с комода блюдо с сыром и огромную серебряную вазу с фруктами, выращенными на нашей земле.
— Нужно быть весьма недалеким человеком, чтобы не любить работу, приносящую такие замечательные плоды, — вежливо заметил доктор Пирс. — Вы питаетесь, как дикари в золотом веке, у себя в Вайдекре.