в пучину этого классического англосаксонского невроза. Мы видим, что эта червоточина была заложена в ней с самого начала, потому что она дитя этих самолетов, а они тоже…
– …ее дети. Мать драконов!
Павел Пепперштейн: А они ее дети, да. Возникает подозрение, что вместо крови в ней бродит по венам авиационное топливо. Она в огне не горит! Насчет того, тонет ли в воде, не знаю. Но, во всяком случае, уже то, что ее можно просто заколоть кинжалом, в каком-то смысле сюрприз для зрителя. Это тоже приятный момент, когда все-таки Джон Сноу убивает Дейнерис. Понятно, что Запад таким образом сам себя готов замочить. Суицидальная такая тема, героическая. Как ни принято противопоставлять Толкина и «Игру престолов», здесь мы видим их как звенья одной цепочки.
– Джордж Мартин вырос из Толкина, он признавался в этом много раз.
Павел Пепперштейн: Самый главный месседж, который содержится в этих двух повествованиях, составляющих одно, – это глубинное желание современного Запада избавиться от христианства. Это главный нерв. Мы видим западный мир, западные города, готические здания. Но там нет ни одного христианского собора! Мы начинаем это видеть уже у Толкина. Современная англосаксонская культура осуществляет мечту Гитлера – Европа без Христа, без христианства. Эта мечта еще раньше сформировалась. Запад последовательно хочет избавиться от христианства, это можно видеть в другом таком же мощном произведении массовой культуры, как «Код да Винчи» и другие книги Дэна Брауна, где конкретно объявляется война Ватикану.
– Надо сказать, что Дейнерис мы не видим религиозной ни в одном из моментов. Но она носительница огня, не горит в огне и несет этот огонь. Единственная монотеистическая религия, которая есть в мире Вестероса, – это вера в Огненного бога, который дарует жизнь. Он мертвых воскрешает, делает это не раз. Здесь дуализм сжигающей Дейнерис и воскрешающей жрицы Мелисандры.
Павел Пепперштейн: Можно говорить и о зороастризме, и о манихействе, о многих вещах. Эта тема льда и пламени, ви́дение мира как борьбы этих двух начал – жара и холода, льда и огня – как раз то, из чего в мистическом смысле вырос нацизм. Это теория как раз тех мистиков и авторов, чьими сочинениями вдохновлялся Адольф Гитлер в свое время.
– Не будем забывать, что Ahnenerbe искала чашу Грааля в катарских замках, а катарские замки – это основа дуалистической ереси альбигойцев, построенной на этих двух началах, которые друг друга опровергают, но и друг без друга не могут.
Павел Пепперштейн: Это древняя линия, которая присутствует как альтернативная христианской. Иудейский бог, абстрактный бог, который не воплощен ни в одной из стихий, представляет собой некое абсолютно живое и в то же время абсолютно загадочное существо. Он Западу не свойствен, отторгается Западом и тревожит западное воображение, кажется очень сомнительным. Точно так же, как и Христос, который предлагает Западу очень странную, не западную идеологию.
– Самое революционное в учении Христа – это предложение прощать врагов, подставлять вторую щеку. Из всех персонажей «Игры престолов» более или менее последовательно этому принципу следует только Джон Сноу. И чем он заканчивает? В свою же возлюбленную втыкает кинжал. Сдается все-таки. Хоть и воскрес из мертвых, а жертвенным агнцем до конца остаться не смог.
Павел Пепперштейн: Он не в состоянии. При этом кроме огнепоклонничества и язычества еще один важный момент «Игры престолов» – протестантизм в лице Его Воробейшества. Мы видим здесь саморефлексию протестантской культуры, даже некую ее самокритику, вполне зрелую. Трудно себе представить более омерзительного персонажа, чем Воробейшество! В этот момент мы даже полюбляем жестокую королеву Серсею, когда она их все-таки взрывает…
– Опять огонь.
Павел Пепперштейн: Да, опять огонь, порох, взрывы. Тем не менее, как мы знаем, на самом-то деле никто их не взорвал, Воробейшество победил и свою версию религиозного поведения и морали распространил практически на все западное общество. Сам этот сериал тоже, в каком-то смысле, последствия победы Воробейшества. Его прозвище дает еще ассоциативную связку с Китаем: его помощники напоминают хунвэйбинов, а сама кличка – кампанию по изничтожению воробьев в Китае. Речь идет о массовых истериках, о массовых психических заболеваниях, которые он воплощает под соусом некоего радикального очищения общества и праведности. Предлагается впасть в глубочайшее психическое массовое заболевание. Мы видим это сейчас, рассматривая, как современная интернет-культура предлагает то, что можно назвать благонамеренностью: быть хорошими, бдительными, непримиримыми к коррупции и злоупотреблениям, следить друг за другом, даже стучать друг на друга в сети. Набор рекомендаций чисто воробейшеский. Надо, оказывается, быть хорошими, не злоупотреблять служебным положением, не хватать женщин за попы. Естественно, по накатанной лыжне затем все будет суровее, и суровее, и суровее ситуация. «Игра престолов» нам сигнализирует о том, чтобы мы были с этим осторожны, не заигрывались.
– «Игра престолов» же вся о том, как это классно быть плохим. К разговору о Штирлице… кайф в том, что мы идентифицируем его как хорошего, но нам нравится, что при этом он играет в плохого и с плохими, общается и дружит с ними, выпивает, хоть и печет потихонечку картошку у себя под советские песни в камине. Хорошие герои «Игры престолов» все так или иначе плохие. Самый из них хороший, Джон Сноу, совершает в конце довольно жуткий акт предательства: что бы Дейнерис ни совершила, когда возлюбленный в момент любовного поцелуя ее закалывает, одобрить такой поступок крайне сложно.
Павел Пепперштейн: Фактически это поцелуй Иуды. В этом смысле и в Дейнерис есть что-то от Христа, она становится жертвой…
– Или от Антихриста.
Павел Пепперштейн: Или от Антихриста! Она оказывается чудовищем. Очень многослойный фильм, он дает огромное количество поводов для самых разнообразных рефлексий. Это прежде всего отношения между религиями и между этносами, а все это в таком больном, кровоточащем виде присутствует в нашем мире. Все точки, на которые нажимает этот сериал, идеально срабатывают. Как в «Семнадцати мгновениях весны». Тоже сериал, потрясающий тем, как он захватывает эстетику врага, которая превосходит советскую эстетику, и ее переприсваевает, апроприирует. Тем не менее снят он с позиций 70-х годов, когда война уже в прошлом. Это некое вечное прошлое, вечно актуальное, как День Победы, который каждый раз празднуется как христианский ритуал, как Пасха. Но взгляд на эти события демонстрируется с огромной дистанции. Многие микроэлементы на нее указывают: например, когда Штирлиц рисует шаржи на руководителей рейха или когда он медитирует на каких-то странных ежиках, созданных из спичек. Это и было завораживающим, магическим в этом сериале – невероятная дистанция и эффект анестезии. Все чудовищные события, связанные