Читать интересную книгу Кирза и лира - Владислав Вишневский

В одной стороне зала, несколько человек склонив к столу головы, с глубоким чувством, поют друг другу:

Бродяга к Байкалу подходит, рыбацкую лодку берет,И грустную песню заводит о Родине что-то поет…

В левом углу, совсем недалеко от меня, пытаются петь «Смуглянку». Хорошо и слаженно у них звучит только припев. В запеве слова почему-то расходятся. Часть первого куплета странным образом переплетается со вторым, потом и с третьим. Исполнители сбиваются. Удивленно прислушиваются к словесной каше, сердятся друг на друга, но, махнув рукой, примиряются на припеве:

Рас-куд-рявый клён зе-лё-ный, лист рез-ной,Я влюб-лён-ный и сму-щён-ный пред то-бой.Клён зе-лё-ный, да клен куд-ря-вый,Да рас-куд-ря-вый, рез-ной… Йех!

Чистого столового прибора передо мною нет, не предусмотрено: я понимаю — кто ж знал! Но зато много пустых и наполненных, широких и вытянутых вверх, фужеров. Прямо передо мной красуется ваза с фруктами. Есть чем ей красоваться, есть: яблоки, груши, синий и желтый виноград. Я попробовал — настоящие! Сладкие все, как с мёдом! Рядом, наступая друг на друга, громоздятся тарелки с нарезанной ломтиками колбасой, ветчиной, варёными яйцами фаршированными красной икрой — ух, ты! — жареной рыбой. Сияют яркими наклейками разнокалиберные бутылки с водкой, шампанским, минеральной водой, коньяком. Стол передо мной накрыт — умереть, не встать! «Щас нажруся, и помру молодой», называется. А мой сосед, полковник, справа который, подставляет и подставляет тарелки. Мастерски вытаскивает и собирает их со стола, одну за другой. Достает, в радиусе аж двух метров от себя, всё, что ему кажется для меня необходимым. «Ну-ка, эй, командир, — командует, — еще вон ту тарелку передай-ка сюда. Ага, ту, ту… и эту тоже… да-да, эти, обе! Давай, сюда, давай!» — начальственно требовал, тыча указательным пальцем.

— Ты ешь, давай, ешь. Не обращай внимания. Сейчас ещё достану… — опекал он меня, зорко оглядывая стол.

Другой офицер, который от меня слева, тоже полковник, но уже с пушечками на погонах, пытался со мной чокнуться своим фужером с водкой. Заговорщицки при этом подмигивая, мол, пей, «командир», не бойся, я тебя не выдам. Давай! Тут все свои…

— Нет, спасибо, я не пью, — мотал я головой, энергично уплетая икру в яйце. Такая, оказывается, вкуснятина на самом деле!.. Полный… этот — «форшлаг», ага!

Опасно раскачивая фужером, пушечный офицер отвлекался в другую сторону, потом вспоминал о незаконченном процессе знакомства, снова поворачивался ко мне, опять подмигивал, тычась своим фужером то в баян, то в гирлянду разных емкостей передо мной, предлагал:

— Ну, давай, «командир», чокнемся!

— Я не пью, — сквозь шум, с трудом прерываясь, опять убеждал я.

— Отстань от него, — грозно вступался полковник справа, — он не пьёт. Сгинь, тебе говорят.

Я, с благодарностью этому «правому» командиру, быстренько наворачивал за обе щёки царскую еду, уже чувствуя, пора, ох, пора завязывать с таким наглым обжорством. Где-то здесь наш генерал, начальник Политотдела, командир полка, и ещё кто-то, наверное, есть, из «хитрой» службы. Они наблюдают за мной, смотрят: «Его привезли веселить, понимаешь, работать, а он дорвался до еды, как голодный до… то есть до бани. Забыл про всё! Часть родную позорит! Не хорошо, не хорошо, товарищ солдат!»

— Слушай, — дышит мне в ухо полковник-танкист, «правый» который, — давай я тебе налью в фужер чуть-чуть водочки, а сверху добавлю минералки. И никто не поймет — минералка и минералка. Ну!.. Я тебе говорю, проверено. Давай? Как будто минералка. Пока «твои» не видят. А?

— Нет, нет, спасибо, товарищ полковник. Я правда не пью. — Кручу отрицательно головой, отмахиваюсь. — Спасибо вам, я уже совсем объелся. Чес-слово! — Чувствую, у меня ремень сейчас лопнет. Вот наелся! Вот это да!.. А на столе не убывает, вижу… Полным— полно. Вот бы ребят наших сюда! Вот бы повеселились, в смысле поели!

Пора вываливаться из-за стола…

Пора, а то вместо казармы прямиком уеду на «губу», да не на пятнадцать суток, как может дать командир полка, а… даже и не знаю на сколько… генерал же подбросит.

— Ну и молодец, что не пьёшь. Молодец! Я тоже в твои годы не пил. И не начинай! — Одобрительно кивает головой «правый» полковник. — Дай пять, солдат! — крепко жмёт мне руку. И неожиданно громко, сильным густым баритоном, вступает:

Три танки-иста — три ве-сё-лых дру-уга —Эки-па-аж ма-ши-ины бо-ево-ой!

И тут же, без всякого перехода.

Рас-цве-та-ли яб-ло-ни и гру-ши,По-плы-ли ту-ма-ны над ре-кой.

— Давай, музыкант, догоняй! — кричит мне полковник и продолжает петь.

Тут и я подключаюсь со своим аккомпанементом, растягиваю мехи баяна. Для этого ведь и приехал. Рядом сидящие, услышав знакомую задорную мелодию, да звуки баяна, немедленно прерывают свои разговоры, оглядываются, и громко подхватывают:

Вы-хо-ди-ила на бе-рег Ка-тю-ша,На вы-со-кий бе-рег на кру-той!

Песня звучит бодро и довольно стройно. Она привлекает внимание почти всего зала, и вот, уже мощно, звучит сводный мужской хор:

Пусть он вспомнит девушку простую,Пусть услышит, как она поет,Пусть он землю бережет родную,А любовь Катюша сбережет.Рас-цве-та-ли…

Закончив эту песню, без перерыва играю вступление абсолютно всем знакомой песни «Подмосковные вечера»:

Не слышны в саду даже шорохи,Все здесь замерло до утра…

— А-а!.. Ооо!..

Зал перестал пьяно суетиться, дружно и с удовольствием подхватывает.

Если б знали вы, как мне дорогиПодмосковные вечера!..

Теперь можно и поплясать. Разворачиваю вступление к матросскому танцу «Яблочко». О-о! Ууу!.. Восторженно взвывает зал — в точку попал. С внутренней стороны стола посыпались на пол стулья. Слышны бодрые выкрики, притопывания, с азартом хлопки в ладоши.

Эх, яб-лоч-ко, да ку-да…

В свободную середину зала, приплясывая, начали выскакивать любители танца в присядку. Смешно прыгая, пританцовывая, военные и гражданские пустились в пляс. Хлопая ладонями по груди, бедрам, по голенищам сапог, качаются, заваливаются, теряют равновесие. Я незаметно увеличиваю темп, постепенно убыстряю, разгоняю пляску… Довожу её до максимально возможного предела. Получилось всё очень весело и задорно. Причем, все танцующие старались плясать на полном серьез. Даже внешне расстроились, что музыка вдруг кончилась.

— А чё, всё что-ли? А?.. Ухх-фухх…

— Фухх-хухх… Эй, музыкант, ты чё там, уснул?

— Не спи. Ещё давай!

Ах вы, так! Хорошо! Не даю им расслабиться, медленно начинаю «Цыганочку» с «выходом».

«Оп!.. Оп!..»

Музыка упала в зал, как бальзам на сердце.

«Оп, ца-ца-ца! Оп, ца-ца-ца!..»

«Танцоры», заслышав мелодию, мгновенно уморительно скорчив мины — кто с нарочито равнодушным лицом, кто с ужимками женского высокомерия, превосходства и недоступности, кто с еле сдерживаемой рвущейся энергией, заигрывая, запрокидывая головы, раскинув руки в стороны, затрясли растопыренными пальцами рук, смешно выделывая коленца, ухарски пошли по кругу.

«Эх, ма-а!» «Оп, оп, оп, оп!..»

Входят в образ — кто страстный ревнивый цыган, кто ветреная юная обольстительница…

«Оп, оп, оп, оп!..»

Крутятся вокруг обольстительниц, обхаживают их, жеманничают. Трясут плечами, фалдами галифе, хлопают руками по голенищам и пяткам сапог, пытаются бить чечетку, выплясывают, вертятся, потеют — жарко!

Зрители, за внешним кольцом встав, пьяно улыбаясь, восторженно хлопают в ладоши, азартно вскрикивают в такт музыки, подбадривают, пританцовывают, приседают на месте. Топот в зале стоит неимоверный. Танцоры и зрители, яростно припечатывают сапогами, не жалея ни ног, ни пола.

«Опа-на, опа-на, опа-на!..»

Кто-то, за внешней стороной стола, не выдержав танцевального угара, нырнул под стол, пополз к пляшущим. Не рассчитав, чуть раньше вынырнув, приподнимая, резко потянул за собой стол. Полетели фужеры, бутылки, загремели вазы, покатились яблоки, посыпалась на пол посуда. Офицер, отмахиваясь от навязчивой скатерти — пошла, пошла! — вскочил с четверенек, заплясал в круге, задергался в танцевальном экстазе.

«Опа, опа, опа, опа!..»

— Эх, ма! Эх, ма! Наливай! Налива-ай!..

В зале и в танцевальном круге в одном полупьяном кураже перемешались представители всех родов войск, званий, возрастов, должностей, характеров — все, все…

— Эх, эх, оп, оп!..

— Опа-на, опа-на!..

Неожиданно для всех музыка оборвалась, закончилась.