Читать интересную книгу Кирза и лира - Владислав Вишневский

— Щас кто-то у меня допрыгается! — спокойно грозит дежурный. — Кто-то доскачет!

Балуются, пока дежурный не видит. Обычно всё происходит у него за спиной. И как бы он резко не поворачивался, засечь инициатора баловства не удается. Можно только угадать. А Зимин и не старается этого делать. Что он, старший сержант, кошка, что-ли, мышей ловить? Или гадалка какая? Нет. Он и так, извините, прекрасно знает — кто и что тут делает, на что способен.

— Ну-ка, успокоились, бля, все, я сказ-зал! Ну!..

Под его устрашающим взглядом, выражения лиц в строю мгновенно становятся абсолютно невинными, в худшем случае, только преувеличенно обиженными или пострадавшими. Как бы говоря, ну вот видите, товарищ старший сержант, видите же, это же не я, я не виноват… это они.

— Да не я это, товарищ старший сержант…

— А чё, они сами?..

— Ну, я што-ли опять виноват?

— А чё опять я, да я!..

— Отст-тавить р-разговоры в стр-рою! — начальственно обрывает старший сержант.

Всё это «козлячество» дежурный конечно же очень хорошо видит и понимает — армейская школа за плечами у всех одна. За свои-то, уже два года службы, можно же научиться понимать — «чё почем и чё в мешках». Конечно можно. И кто бузит, и где бузит, и почему бузит, и что нужно делать, и как…

На обычно добродушном улыбчивом лице старшего сержанта Зимина сейчас маска злой, беспощадной бескомпромиссности. Этот его устрашающий гром и молнии, в общем-то, просто так, все знают, понт, в основном. Так сейчас грозить нужно по-должности — он же в наряде. Чтоб ротный, Коноёб… Коноводов, то есть командирский голос слышал, чтоб молодые не забывались и обнаглевшие салаги боялись. Старикам это, конечно же, до лампочки. Они не шугаются.

— Р-рота, р-равня-яйсь… Отставить! — выпятив грудь колесом и сжав для убедительности кулаки, грозно рычит ломающимся баском дежурный. — Кому еще не ясно-о, ёпт, отставить р-разговоры? — Сейчас он похож на разъярённого льва… А иначе не успокоить!.. С широкой грудью, тонкой талией… Сержант грозно прохаживается мимо успокаивающихся уже солдат. — Попр-равили пил-лотки. Подтянули р-ремни. Убр-рали животы. Животы, я сказал убрали! Как, вот, дам щас, кому-то, пинка!.. Носки сапог подровняли… Подровняли, я сказ-зал! Та-ак! Р-рота, р-равняйсь… Смир-рна! Пер-рвая шеренга-а, два шага вперед, шаго-ом, марш!

Первая шеренга дружно выполняет приказ, шагает вперед. Дежурный получает доступ к осмотру тыльной части внешнего вида солдат: пяткам сапог, подстриженным затылкам, подворотничкам, и прочей солдатской «бытовухе». Обычный ежевечерний осмотр.

— Пронин! — вдруг слышу перебивающий процедуру осмотра голос старшего лейтенанта Коно… водова. Сиплый его голос мы расслышим в любом «гаме-оре», не только на вечерней проверке. Меня? Чего это он?

— Я! — мгновенно и чуть нахально, с вызовом, но бодро отзываюсь. В голосе у меня уже нет свойственной первогодку робости. Чем нахальнее — но в меру! — себя ведёшь — мы уже знаем — тем меньше к тебе пристают — уже проверено. Как никак, не молодой уже, второй год служу, уже кое-что понимаю здесь: и как с ротным себя вести, и как с ним разговаривать, как отвечать ему, и всем тоже. Но странно, что это вдруг меня он, на ночь-то глядя, вспомнил?

— Ты где? — выглядывает меня ротный из-за перекрывающей шеренги.

— Здесь, — отвечаю, вытягивая шею. — Вот он!

— Ага, теперь вижу, что «вот он»! — Удовлетворенно отмечает ротный и кривится. — Ты мне ещё ручкой махни — тута я, мол… — как обычно ехидничает командир. Рота замерла, дежурный прекратил вечерний осмотр. Все ждут, чего это ротный нацелился на музыканта, ведь, не «молодой» уже? Представление что ли опять будет?

— Ты это, «вот он», — с нажимом на вот он, хмыкает старший лейтенант, — давай-ка, парень, бегом-ка в штаб. — Как всегда, в растяжку произносит ротный. Говорит он это спокойно, почти небрежно, будто в буфет за папиросами посылают.

— Есть, в штаб! А… что такое? Зачем в штаб? — недоумеваю, что я там забыл на ночь глядя. Почему в штаб?

— А я откуда знаю? — пожимает плечами ротный. — Вызывают-то, парень, тебя, а не меня, ты и должен знать. Так что, давай, дуй. — Отворачивается и медленно удаляясь, совсем уже простецки, добавляет. — Да не перепутай, в штаб дивизии, а не полка.?!

Стою… Пока заклинило. А в штаб-то дивизии, извините, мне… за каким!!

— Бег-гом, ёпт! — рёвом взрывается вдруг Коноводов. — Он ещё, япона мать, думать будет — идти ему, понимаешь, или не идти! Обнаглели, бля, музыканты, понимаешь… Бегом!

Ну, ротный, ну, даёт! Ну, никак он не может обойтись без спектакля. Обязательно нервы попортит. Ладно, хрен с ним, пусть орет — это мелочи. Но почему в штаб? Зачем? Причём, в штаб дивизии, и — меня?! Чего я там забыл, да и ночью?..

— Уже в штабе!.. — кричу я, срываясь с места, видя, что ротный собирается вновь заорать. Выскочив на внутреннюю парадную лестницу, останавливаюсь. Надо успокоиться, перевести дыхание и разобраться…

Так. Пытаюсь определить хоть какую-нибудь, хоть маломальскую для этого причину. Нет… Ни одной зацепки, ни одного достойного повода! Вообще таковых нет. Вот, если бы в штаб полка вызывали, это бы куда ни шло… Хотя, и туда тоже, с чего бы это? Но, в штаб дивизии?! На ночь глядя! Перед самым отбоем?! Нет, это… ни в какой штаб, то есть ни в какие ворота. Ничего не могу предположить. Знаю — никаких нарушений, я чист, как горный хрусталь. Всё остальное за гранью военной фантастики, то есть понимания.

Скачу вниз по парадной лестнице, перепрыгивая через четыре, пять ступенек, тороплюсь — вызывали! Привычно отдав честь знамени, останавливаюсь перед входными дверями штаба дивизии, поправляю форму… Непроизвольно выдыхаю воздух. Получилось это у меня шумно, как перед приёмом стакана с водкой… «Ху-ух!». Часовой у знамени полка, скосив на меня глаза, понимающе ехидно ухмыльнулся, «Ага, трусишь!» Я, как можно уверенней, нахально так, отрицательно подмигиваю в ответ, мол, не дождётесь. Тяну ручку двери на себя, где наша не пропадала, «О-о!..» Здесь точно солиднее, чем наш штаб полка.

Длинный, просторный светлый коридор. Пол в ковровых дорожках, под ковром хрустит паркет, под потолком красивые люстры, стены обшиты красным деревом с комбинированной двуцветной отделкой. Воздух совсем другой, как в парикмахерской или… Дорогу мне преграждает высокий офицер, полковник, с повязкой. Не дав мне и рта открыть, перебивает:

— Ефр-рейтор Пронин?

— Никак нет, рядовой Пронин, — тактично поправляю полковника, слепой, что-ли?

— Ну, ладно, пусть так. Не будем опережать. — Как-то непонятно, легко вдруг соглашается офицер. Какие-то загадки сегодня сплошные, я удивляюсь. — А почему так долго собирался? — Вдруг сердится офицер. — Никакой у вас в полку, понимаешь, дисциплины! Я уже три раза тебя вызывал. В чем дело? — хмурит брови подполковник. — Начальник политотдела уже два раза звонил мне, генерал уже сердится. Ты понимаешь, нет, генерал уже сердится, а? Вы что, там, с вашим Коноводовым, издеваетесь над нами, да?

— Никак нет! — Хотя ничего не понимаю, но вижу, что нужно выкручиваться, спасать и себя и ротного. По-моему, я вообще ничего не обещал, ни Политотделу, ни генералу. Это, наверное, ротный что-то брякнул там и забыл. — Мы сегодня, с разрешения, это… задержались в оркестровом классе… инструменты к занятиям драили. — Нахально несу какую-то ахинею, сам себе удивляясь. — Прибежали как раз на построение, а тут — в штаб. Я сразу и пришел.

— Задницу вам всем надо надрать… вместе с Коноводовым… сразу он пришел! — Чуть успокаиваясь, совсем уж по-домашнему передразнивая, ворчит полковник. — Давай-ка, дорогой Пронин, быстренько бери свою гармошку или что там у тебя, и бегом в машину. Водитель уже час тебя, понимаешь, дожидается. Бегом! И запомни, Пронин, начальство сердить нельзя. Понятно — нет, солдат?

— Так точно! — с этим я полностью согласен, себе дороже.

— Ну тогда, бе-гом!

— Есть, бегом! — хотя яснее и не стало, но если речь о баяне, это уже другой компот, и ближе мне это, и главное спокойнее. Классно бросив руку к пилотке, отдаю честь полковнику — мы этому научились у сержантов. Тоже, классно, поворачиваюсь, и выскакиваю за двери. Ф-фу, ты, ну-ты, ёшкин кот! «А ты боялась!» — это опять внутренний голос. «Глохни! — Обрываю его, и чуть не вслух подтверждаю, — и даже юбка не помялась!» Подмигиваю часовому — разговаривать с ним строго запрещено, — видал, как мы тут запросто с полковниками общаемся, а? Знай наших! Несусь к нам в каптерку, теперь уже этажом выше — на третий. За баяном.

Генеральская «Волга» бесшумно несется по вечернему городу. Мягко покачиваясь на пружинистых подушках, сижу на заднем сиденье, глазею по-сторонам. Мелькают светящиеся окна многоэтажных жилых домов, разноцветные вывески гастрономов, разных булочных, столовых… Интересно!.. До этого мне уже приходилось ездить по городу, и не раз, но всегда в автобусе, и обычно днем. А вот так вот, вечером… Да еще в генеральской «Волге», нет. То есть, «…что-то и не припомню я вовсе!.. Можа пьяный когда был!..» Шутка!