Я не успела спросить, чей это аппетит возбуждают такие ужасы.
Когда мы заходили, звякнул дверной колокольчик, и теперь в проёме позади барной стойки, расположенной в дальнем углу, показался человек. Он вышел из-за стойки, направляясь к нам, я увидела, что передвигается он с помощью костыля, потому что одна нога у него отнята выше колена, штанина джинсов была подвёрнута. Отросшие, тёмные с проседью волосы почти касались плеч, половина худого лица была испещрена шрамами, которые спускались на жилистую шею и уходили за воротник клетчатой ковбойки. Сначала мне показалось, что это человек в возрасте, но Кайлеан двинулся ему навстречу, они обнялись и принялись колотить друг друга по спинам. Одноногий именовал Его Высочество «Кайлом, чертякой живучим» и уверял, что никогда не верил в его гибель. Кайлеан называл одноногого «Дэном, дружищем» и обещал, что «не дождётесь». Наобнимавшись, они утихомирились, Кайлеан обернулся ко мне.
— Данимира, это Дэниал, здешний хозяин. Дэн, это Данимира. — Живой взгляд хозяина был исполнен любопытства, и Кайлеан добавил: — Если бы не Данимира, я бы сейчас здесь не стоял.
Приглядевшись, я поняла, что хозяин брутального трактира ненамного старше Кайлеана. Ранняя седина и увечья ввели меня в заблуждение.
Просто Данимира, никаких «леди», — я это тоже отметила. Кайлеан вводил меня в свой ближний круг, где его, принца Эрмитании, могли назвать «чертякой». И никаких поклонов от Дэниала не последовало.
— Спасибо за Кайла, — просто сказал он и протянул мне руку.
— … Так уж вышло, — пробормотала я, пожимая его жёсткую ладонь. Ответ был несколько неловок, потому что я не знала, что положено говорить в таких случаях.
Да бросьте, пустяки, дело житейское?
На моём месте так поступил бы каждый?
Что там ещё… Служу Эрмитании?
К счастью, Кайлеан Георгиевич счёл официальную часть законченной.
— Знаю, рановато мы заявились, но Дэн, сооруди там… хоть что-нибудь… не дай умереть с голоду…
Дэн метнул в мою сторону быстрый взгляд, затем снова посмотрел на Кайлеана.
— Пустую кружку нести?
— Обязательно. Я зайду сюда позже, завтра или послезавтра, но сегодня нам надо просто поесть.
Он увлёк меня к ближайшему столу, стоявшему в нише. На стене ниши был распят какой-то странный скелет — что-то шестиногое, с позвоночником, из которого росли иглы. Я покосилась на скелет, но послушно села напротив Кайлеана.
— Что за пустая кружка?
— Сейчас увидишь.
— А что это за место?
— «Поверженный вепрь» — не просто трактир, тут неофициальная штаб-квартира «Зелёного братства», заведение только для своих. Дэниал — лесник в отставке. Мы все скинулись и выкупили это место, после того как Дэна сшили по кусочкам и надо было чем-то его занять.
— Скинулись? А разве…
— Я употребил массу усилий, чтобы на моё происхождение закрыли глаза. Во всяком случае, меня признали за равного. Поэтому я внёс столько же, сколько все остальные. Да, мог бы скупить весь квартал. Но это был бы дурной тон — в лесу все равны.
— А «Зелёное братство» — это, значит…
— Нечто вроде профсоюза лесников. Тех, кто следит за дорогами, ликвидирует прорывы, проводит спецоперации в лесу.
— Вы состоите в профсоюзе, Кайлеан Георгиевич? — спросила я, но тут же прикусила язык. Обратит внимание или нет?
Кайлеан Георгиевич обратил внимание. Он долго молчал и молчание было очень, очень красноречивым.
— Данимира, посмотри на меня, — наконец произнёс Кайлеан. Я сглотнула слюну и подняла глаза. Кайлеан Георгиевич сверлил меня мрачным взглядом. — Тебе не кажется, что мы уже не в тех отношениях, при которых обращаются на «вы»?
До сих пор я весьма искусно избегала конкретных обращений. Всё было чрезвычайно глупо. Я была влюблена в принца по уши, неоднократно целовалась с ним… и как целовалась!.. и уже не знала, что выйдет, если он захочет пойти дальше… но не могла заставить себя перейти с ним на «ты». Мне почему-то казалось, что церемонное обращение — мой последний бастион… под который Кайлеан Георгиевич усердно подкапывался. Если рухнут и эти стены, я окажусь в полной его власти. Как когда-то я оказалась во власти Мортена. Который, кстати, тоже не произнёс ни одного слова о любви, и это должно было заставить меня задуматься. Однако я летела как бабочка на огонь, не задумываясь ни о чём, и сгорела. Все эти соображения, теснясь, промелькнули передо мной, и я выпалила в отчаяньи:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— В этом всё и дело! Я не понимаю, в каких мы отношениях. Совсем, совсем не понимаю.
Он ещё некоторое время посверлил меня сердитым взглядом, но потом его лицо начало смягчаться.
— Потерпи немного. Скоро всё изменится.
— Опять «скоро»… Морген, морген, нур них хойте. Почему не сейчас?
Конечно, я хотела, чтобы он сказал, что любит. Прямо здесь и прямо сейчас. И тогда все магические клятвы полетели бы в пропасть. И я, возможно, вместе с ними.
— Ещё не время, — принуждённо сказал Кайлеан, глядя куда-то поверх меня. И мне показалось, что он досадует — не на меня, на самого себя.
Значит, всё остаётся по-прежнему — тайны, недомолвки и зыбкая почва под ногами. Я усмехнулась с горечью.
— Как скажете, Ваше Высочество.
Он ответил мягко.
— Чуть-чуть осталось. Потерпи.
— Что мне ещё остаётся делать, Кайлеан Георгиевич…
В этот момент подошёл Дэн с мальчиком лет четырнадцати в белом фартуке. Оба были нагружены снедью. Дэн поставил на стол огромную деревянную доску, которую, мастерски балансируя, принёс на одной руке. На доске покоилась зажаренная нога, по виду она принадлежала некоему поверженному вепрю (я невольно покосилась на скелет и на всякий случай решила не уточнять). Рядом с ногой лежал кинжал устрашающего вида, им очевидно полагалось кромсать мясо, высились горки маринованных овощей и зелени. Дэн тут же исчез, а мальчик расставил тарелки, мисочки с какими-то приправами и соусами, потом принёс кувшин, два стакана и пустую кружку, которую, уходя, перевернул вверх дном и поставил на краю стола.
Я посмотрела на кружку, но переспрашивать не стала. Кайлеан это уловил.
— Здесь так обозначают, что к столу подходить не надо. Ещё рано, но если вдруг кто-то заглянет, нас не потревожат, правило соблюдается неукоснительно. А то налетят с расспросами, никакого обеда не получится.
Саркастическое настроение всё ещё не покинуло меня.
— Удивительно. Я думала, если спрошу, вы скажете, что сие есть тайна великая. Которую мне знать ещё рано, но вы её непременно откроете… после бала… или после морковкиного заговенья.
— После чего? — с живым интересом спросил Кайлеан, берясь за кинжал и приступая к нарезке мяса.
— После морковкиного заговенья. Не представляю, что это такое, но у меня на родине так говорят. Наверное, на морковку иногда находит что-то такое… вроде бы духовно-религиозное. Но, судя по смыслу поговорки, очень редко.
Кайлеан переложил мне на тарелку ломоть мяса, овощей и пододвинул пару мисочек.
— С другими приправами будь осторожна, острые очень. Однако, какую интересную духовную жизнь ведут овощи на твоей родине. Вы там не испытываете угрызений совести, когда употребляете их в пищу?
По мимо своей воли я улыбнулась — не могла на него долго сердиться. Мне даже есть не хотелось, а хотелось только сидеть и смотреть, как героически Кайлеан сражается с куском мяса. Еда у него исчезала с фантастической скоростью.
Через некоторое время Кайлеан оторвал взгляд от тарелки.
— Ты знаешь, что приняла ритуальную позу?
Он был прав. Совершенно неосознанно я подпёрла подбородок кулаком и сидела, уставившись на Кайлеана. Я выпрямилась.
— Неужели я идиотски-жалостливо улыбалась?
— Канонически. Твой портрет можно было размещать на обложке учебника по народным традициям.
На минуту представив свою умильную физиономию в платочке на обложке, я засмеялась.
— Это на уровне инстинкта, я же говорила. С тем, что в крови, бороться невозможно.
— И не надо. Мне нравится.