Читать интересную книгу Заря вечерняя - Иван Евсеенко

— Ничего, — начал ее успокаивать тот. — Пей сколько хочешь.

— Хватит уже, — отказалась Лиза.

— Приходи еще, — крикнул ей вдогонку Саша.

Лиза вдруг остановилась, поглядела внимательно вначале почему-то на женщин, а потом на Сашу и негромко пообещала:

— Приду. На косарке научишь?

— Научу, — заверил ее Саша, чувствуя в душе необыкновенную радость и тревогу. — Только приходи!

Она, и правда, пришла под самый вечер, когда заречнянские женщины уже начали собираться домой. Саша помог взобраться Лизе на косарку, долго рассказывал, когда и какие надо включать рычаги. Потом передал ей вожжи, а сам побежал рядом с косаркой, стараясь перекричать ее стрекотание:

— Ты не бойся! Кони смирные!

— А я и не боюсь! — улыбнулась Лиза.

С того дня они стали встречаться часто. Во время обеденного перерыва и после работы бегали в заросли дикой смородины, собирали там крупные тяжелые ягоды, то без меры веселясь и дурачась, то неожиданно замолкая при взгляде друг на друга. К осени, когда сенокос закончился, Лиза так же, как сегодня, приходила на берег речки и негромко звала Сашу. Он переплывал к ней на лодке, и они шли в луга по колкой, только что начавшей отрастать отаве, искали там по небольшим озерам кувшинки и лилии, уже сонные, свернувшиеся на ночь. Лиза плела из них себе венок и ожерелье и в этом убранстве была похожа на загадочную русалку, неожиданно вышедшую к Саше из озера.

А на следующий год Саша уже щеголял по Заречью в новенькой морской форме, рассказывал Лизе о море, о кораблях, а после кино или танцев уводил ее все в те же луга и по-мужски нетерпеливо целовал, доверчивую и притихшую. Все у них уже было как будто договорено. Через два года, когда Саша закончит училище, они уедут в Одессу или Севастополь. Саша станет плавать на кораблях во все края земли, а Лиза, тоскуя и переживая, будет дожидаться его возвращения.

Но получилось все по-другому. За Лизой неожиданно начал ухаживать недавно приехавший в село новый учитель. Лиза написала Саше, что все это несерьезно, что учитель ей совсем не нравится: ему тридцать лет, и он все время говорит лишь о синусах и косинусах. Но Саша, находившийся тогда на практике в первом заграничном плавании, не поверил ей и ответил очень обидным письмом. Вот, мол, как получается в настоящей жизни: не успел он уйти в море, как Лиза уже завела себе другого. Чего же тогда ожидать в будущем, когда Саше придется плавать по восемь-девять месяцев в году?! И еще в том письме было много незаслуженных упреков, обид и ревности. А в самом конце целая страница о том, что Саша не очень-то и нуждается в Лизином ожидании и верности, что у него и в Одессе, и здесь за границею есть много знакомых женщин, с которыми ему не так скучно, как с Лизой в деревне.

После, вернувшись из плавания, Саша писал в Заречье совсем другие письма, жалея обо всем случившемся, просил Лизу не обижаться. Но та упрямо молчала, а весною, не дождавшись его на каникулы, взяла да и вышла замуж. Правда не за учителя, а за совсем другого деревенского парня.

С тех пор прошло почти двадцать лет, и вот Лиза снова ждет его на берегу Снови. Александр Петрович, разволновавшись, никак не мог пристать к крутому, обрывистому берегу. Лиза придержала лодку рукою и заговорила так же, как и раньше, тихо и сдержанно:

— Я давно узнала, что ты приехал.

— Сказал кто-нибудь?

— Нет, сама увидела. Я ведь часто сюда хожу.

Александр Петрович промолчал, не зная, что ответить на это неожиданное признание, за которым, чувствовалось, стоит не один день сомнений, не одно принятое и тут же отвергнутое решение. Ему стало горько и совестно, хотелось найти для Лизы какие-то особые слова. Но он лишь вздохнул:

— А я слышу, кто-то зовет…

— Не поверил?

— Вначале нет.

Лиза легонько оттолкнулась от берега и, выждав, пока капитан развернет лодку, попросила:

— Поедем к дому. А то темно здесь…

* * *

Иванька, успевший за это время несколько раз обойти все строения, видел, как они вышли из лодки, как, чуть слышно о чем-то переговариваясь, стали подниматься по тропинке. Вскоре в доме зажегся свет. Горел он часов до двух, а потом вдруг погас, должно быть, перегорела лампочка или женщина решила возвращаться назад.

Но на крылечке долго еще никто не появлялся. В душе у Иваньке вспыхнула недобрая ревность к этой незнакомой женщине, неожиданно разрушившей так хорошо начавшую было складываться у них с Александром Петровичем жизнь. Но вскоре это чувство прошло, и Иванька, сидя на лавочке возле магазина, вдруг начал вспоминать себя молодым, только что приехавшим в отпуск из царской армии. Марьяна, впервые за годы войны увидев мужа, кинулась к нему на грудь, долго плакала, не в силах оторваться и что-нибудь сказать. Иванька начал выкладывать подарки, купленные на ту самую золотую пятерку: шелковый красный платок, туфли, серьги. Марьяна лишь мельком взглянула на них и снова заплакала:

— Ничего мне не надо, Ваня. Ничего не надо. Лишь бы живой…

Потом было по случаю его приезда гуляние, первая неповторимая ночь возвращения. Были хмельные встречи с еще не призванными на фронт друзьями, а в последний день двухнедельного отпуска фотографирование с Марьяной в уездном городе. Иванька часто смотрит на эту фотографию, где он сидит на гнутом венском стуле, чуть придерживая рукоятку сабли, а Марьяна стоит рядом, положив на погон руку с серебряным обручальным кольцом. Это единственная фотография, где они изображены молодыми. Марьяна тоже ее очень любила и все боялась, чтобы она не пожухла от времени…

Вслед за этим Иванька вспомнил еще сына Николая, который семнадцатилетним ушел на войну да так и не вернулся, от чего Марьяна, может быть, и умерла раньше положенного срока.

От всех этих воспоминаний Иваньке стало очень грустно и одиноко. Ему захотелось пойти в бревенчатый домик к капитану и незнакомой женщине, рассказать им про Николая и Марьяну, про то, какой Марьяна была доброй и ласковой, как любила Иваньку до последнего своего часа…

Но он так и не решился пойти, понимая, что будет там лишним, что непрошеным своим посещением разрушит в домике, может быть, такие же, как и у него самого, невосполнимые теперь воспоминания.

Иванька обошел еще раз вокруг магазина и библиотеки, стараясь хоть чем-то отвлечься от нелегких мыслей. Уже начало рассветать. Утро после недавних дождей обещало быть солнечным и ясным, но сейчас, в четвертом часу, деревья и хаты еще стояли окутанные теплым летним туманом. Только что проснувшиеся ласточки носились в этом тумане, радуясь наступающему дню. Казалось, что своим веселым писком и стремительным полетом они хотят скорее разогнать темноту и туман, пробудить село для дневного труда и продолжения жизни.

Глядя на них, Иванька тоже начал ощущать в себе постепенное возвращение дневной легкости и свободы. Он снова присел на лавочку возле магазина, откуда был виден дом и речка. Прислонившись к изгороди, Иванька на минуту задремал последним предутренним сном, а когда открыл глаза, то увидел, что капитан и Лиза уже переправляются на другую сторону реки. Александр Петрович неторопливо правит лодкой, а Лиза, закутавшись в капитанский пиджак с широкими золотыми нашивками на рукавах, о чем-то, неслышно для Иваньки, рассказывает, изредка наклоняясь к воде, должно быть, для того, чтобы сорвать попавшуюся им по пути кувшинку. Выйдя из лодки, они постояли минуты две на берегу, а потом пошли рядом в сторону Заречья по густой, еще некошеной траве, то сливаясь вдруг в одну черно-белую фигуру, то опять расходясь и пропадая в тумане…

* * *

После этой ночи в отношениях капитана и Иваньки произошла какая-то перемена. Встретившись где-нибудь днем, они не знали, как себя вести.

Несколько раз Иванька порывался завести с Александром Петровичем разговор о его дальнейших планах насчет отпуска. Но разговора у них не получалось. Капитан, чувствуя перед Иванькой вину и зная, что тому про Лизу все известно, старался как можно скорее уйти в дом. Там, в ожидании вечера, он молча курил сигарету за сигаретой, волнуясь, как перед своим самым первым, еще курсантским, плаваньем, от которого тогда зависела вся его будущая жизнь.

Иванька тоже уходил домой, обидевшись на капитана за такое невнимание к себе, хотя и понимал, что тому сейчас не до Иваньки, что того, наверное, одолевают всякого рода сомнения, которые может разрешить только он сам. Иванька давал себе обещание больше вовсе не ходить к Александру Петровичу. И правда, дня по три он не появлялся возле бревенчатого дома.

Во время одной из таких размолвок, когда Иванька совсем уже измаялся, капитан сам постучался к нему:

— Подмогнуть бы надо, Иван Мардарьевич.

— Что случилось? — сразу отошел Иванька.

— Да вот… — кивнул Александр Петрович в сторону своего дома.