RICE, а также когда мы летали в Калифорнию, чтобы узнать, как ведется поиск лекарств, и посещали дом для страдающих деменцией – я бы в жизни туда не вернулся, но Терри, к моему удивлению, сказал, что ему там понравилось. Из-за разъездов мы стали называть эту документалку – и те, что за ней последовали, – «Как мы провели выходные», и теперь, с теплом оглядываясь на эти фильмы, я вижу, что это больше чем шутка.
Засняли камеры и консультацию с профессором Чарльзом Даффи в Рочестерском университете в Пенсильвании, занявшую особое место в фильме. Мы с Терри плечом к плечу сидим перед профессором в тесном кабинете. В какой-то момент я смотрю на Чарли, который сидит за кадром, и вижу, что он держит листок с надписью: «СКОЛЬКО ЕЩЕ?»
Моя первая мысль – он спрашивает, сколько еще до конца интервью и выезда в аэропорт, поэтому я не реагирую. В конце концов, у нас вагон времени.
Чарли машет бумажкой настойчивей: «СКОЛЬКО ЕЩЕ?»
Наконец до меня доходит: он хочет, чтобы я спросил профессора Даффи как эксперта, сколько осталось Терри.
Я делаю глубокий вдох и начинаю задавать вопрос. Но не успеваю я договорить – и уж тем более не успевает профессор ответить, – как Терри вскидывает руку: «НЕ СПРАШИВАЙ».
Справедливо.
Постепенно «Жизнь с Альцгеймером», планировавшаяся как часовой фильм, разрослась до двух частей. Причем несмотря на то, что Терри отменял проект, должно быть, раз десять – включая тот драматичный случай, когда Крэйг летел над Атлантикой, отправившись с женой в отпуск в Майами, и думал, что все идет хорошо. Он приземлился, включил телефон – и на него обрушился поток срочных сообщений.
– Мы не можем опять все отменять, – робко сказал я после седьмого раза.
– Что хочу, то и делаю, – ответил Терри.
Ведь все-таки, хоть он и решился раскрыться перед публикой, съемки давались тяжело. И дело было не в том, что приходилось привыкать к вечно следующей по пятам камере – это как раз произошло поразительно быстро. Но вот в чем штука: хоть Терри и узнавали по всей стране, до этого он в основном был человеком закрытым. Он предъявлял людям образ Терри Пратчетта – в шляпе и куртке, в сравнительно контролируемом окружении: автограф-сессии, конвенты, интервью для рекламы книг. Но вот так впускать камеры в Часовню, чтобы они снимали его повседневную жизнь, – это само по себе было слишком, не говоря уже о дополнительном аспекте в виде надвигающейся недееспособности. Если он выдержал и позволил фильму появиться на свет, то только потому, что теперь болезнь и ее разоблачение стали его миссией. Он не собирался становиться затворником и страдать от Альцгеймера в одиночку, хоть это и было ближе его характеру; он страдал открыто, чтобы видели все, и надеялся что-то этим изменить. И, чего бы ему это ни стоило в плане досады и потраченных нервов, двухсерийная документалка на национальном телевидении неизбежно должна была внести огромный вклад.
Когда Чарли с командой собрались и ушли в последний раз, в Часовне воцарилась тишина. Они были хорошей компанией в те тяжелые первые месяцы, когда Терри только свыкался с болезнью и пытался понять, что она для него значит, а я пытался осмыслить новую реальность. И получившиеся фильмы помогут ему определить свою роль. Терри стал в шутку называть себя «Мистер Альцгеймер», но все же знал, что это важная работа и что теперь это его работа. Когда в феврале 2009 года фильмы вышли на экраны, они существенно повысили заметность Терри – так, как может только телевидение. Я сам тому свидетель: буквально в одночасье Терри перескочил через несколько ступенек на лестнице славы, взлетев до уровня «бибикают проезжающие мимо фургоны в Солсбери». А повышение заметности Терри сейчас означало повышение заметности болезни Альцгеймера.
Его реакция? «Хорошо».
* * *
Если бы не медицинские осложнения, 2008‐й стал бы для Терри годом праздников. Да он и стал. В октябре они с Лин отметили сороковую годовщину свадьбы. Их подарок самим себе – каменный мост через речку Эббл на территории особняка и большой ужин с Рианной и несколькими гостями в «Каслмэне», где, естественно, не обошлось без медового мороженого. А перед этим, весной, прошел масштабный праздник на 60‐летие Терри – в большом шатре на поле рядом с особняком. Собрались друзья, родственники и соседи. Были там Дэйв и Джилл Басби, Стол Восьмерых из CEGB с парами2. Не подкачала и живая музыка: Рианна пригласила выступить Steeleye Span. «Нечасто увидишь фолк-группу с Усамой бен Ладеном на барабанах», – отметил тронутый и явно перебравший Терри в благодарственной речи. Лиам Геноки – а это был он – не обиделся.
А потом, осенью, Терри отпраздновал выход «Народа» на презентации в Королевском обществе в Лондоне. Это был его первый роман не о Плоском мире со времен «Джонни и бомбы» 1996 года, и думал он о нем уже давно. Терри всегда увлекала история о том, как после извержения вулкана Кракатау в 1883 году приливная волна занесла пароход на две мили вглубь суши. Он представлял, как ошарашенные моряки обнаруживают, что их корабль сел на мель в море деревьев, и гадают, не с ума ли они сошли. Это вдохновило его поиграть со знаменитым старым английским гимном и добавить к нему новую строчку: «Тем, кто в опасности на суше»[80]. А уже отсюда родилась история Мау – мальчика-островитянина, мир которого сокрушила волна и который ярится на богов за то, что их не существует. Писать Терри начал еще в 2003 году, но отложил роман, когда в День подарков 2004 года на Суматру в Индийском океане обрушилось настоящее цунами. Он смог продолжить только в 2007‐м.
«Эта книга – из самой глубины его души, – говорит Филиппа Дикинсон. – Для него это был эмоциональный проект, совсем непохожий на все, что он делал прежде». Уже один подход к обложке воплощает его особое отношение к «Народу». В Великобритании отдел маркетинга хотел сделать юмористическую обложку в стиле других книг Терри, но он им не позволил: «Ни за что. Это не юмористический роман. Это не такая книга». Господи боже, твердил он, да роман начинается с того, что мальчик погребает в море тела всех, кого он знал. Обложка предстала перед его мысленным взором почти одновременно с сюжетом – одинокий мальчик на тропическом пляже смотрит на огромную восходящую луну, – и после недолгих пререканий именно ее и нарисовал Джонни Даддл.
Да, теперь Терри каждую книгу писал как последнюю. И все же это упрощение – объяснять одним лишь диагнозом ту страсть, с которой он завершал «Народ», и