Против высказался секретарь ЦК и руководитель международного отдела Пономарев:
— Вы помните, как после XX съезда было много разговоров на сей счет, много волнений разного рода. Что лучше сейчас — поднимать снова эти волнения или пусть будет так, как сейчас, то есть спокойно? Ведь в год пятидесятилетия Октябрьской революции мы ничего не сказали о Сталине. А тогда мы этот вопрос тоже обсуждали!
Пономарев напомнил о том, что на политбюро дважды рассматривался текст брежневского доклада на торжественном заседании. Тогда те же самые люди — Суслов и Косыгин — высказались против упоминания имени Сталина. Но время изменилось…
Борис Николаевич Пономарев окончил Институт красной профессуры, начинал в Коминтерне, руководил Совинформбюро, был помощником Георгия Димитрова. Пономареву не хватало самостоятельности, поэтому он так и не стал членом политбюро, о чем мечтал. В политбюро его недолюбливали, но держали как главного знатока мирового коммунистического движения.
Он сохранил некоторые идеалы своей юности и ненавидел Сталина.
— В докладе, посвященном двадцатилетию разгрома гитлеровской Германии, была одна фраза, а сейчас предлагается статья, — сказал Пономарев. — А что же произошло? Что, например, скажут товарищи Гомулка, Кадар? Это очень сложная фигура — Сталин в истории. С этим нужно быть осторожным.
Андропов резко возразил Пономареву:
— Этот вопрос, товарищи, внутренний, наш, и мы должны решать, не оглядываясь на заграницу. А насчет заграницы я вам скажу. Кадар, например, в беседе со мной говорил: почему вы не переименуете Волгоград в Сталинград? Все-таки это историческое название. Вот вам и Кадар. Я считаю, что такую статью надо печатать.
Геннадий Воронов заметил, что «если не дадим статьи, ущерб будет большой». Соломенцев сказал, что статью нужно публиковать, поскольку «сейчас выросло новое поколение молодежи, и оно ничего не знает о Сталине, кроме культа».
Ему вторил Щербицкий:
— Вы возьмите учебники. Что преподают в школах по этому вопросу, что разъясняют нашей молодежи? Ничего определенного, кроме культа.
Кунаев и Рашидов высказались в том смысле, что «правильная, хорошая статья» будет полезной. За статью высказался и Кулаков.
Машеров был настроен решительно:
— Я совершенно однозначно и без колебаний считаю, что статью, безусловно, нужно напечатать в том духе, как здесь говорили товарищи. Народ примет хорошо.
Капитонов на всякий случай сослался на чужое мнение:
— Ко мне заходили многие секретари обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик, приехавшие на сессию и на пленум ЦК. Большинство из них, как мне показалось, склонны к тому, чтобы дать какой-то материал в связи с девяностолетием Сталина.
Словом, это был редкий случай, когда члены политбюро говорили совершено искренне и мнения разошлись. Когда все высказались, Брежнев очень умело подвел итоги обсуждения:
— Скажу вам откровенно, что я вначале занимал позицию — не публиковать статью. Стоит ли нам вновь этот вопрос поднимать? Но, побеседовав со многими секретарями обкомов партии, послушав ваши выступления, я думаю, что все-таки действительно больше пользы в том будет, если мы опубликуем статью. Ведь никто не оспаривает его революционных заслуг. И никто не сомневается в его серьезных ошибках. И, конечно, речь не идет о том, чтобы перечислять какие-то цифры погибших людей. А в спокойном тоне написать статью на уровне понимания этого вопроса ЦК КПСС и в духе принятых решений съезда и ЦК. Если мы напечатаем статью, то будет каждому ясно, что мы не боимся прямо сказать правду о Сталине, указать то место, какое он занимает в истории, чтобы не думали люди, что освещение этого вопроса в мемуарах отдельных маршалов, генералов меняет линию Центрального комитета. Вот эта линия и будет высказана в этой статье…
Статью доработали, сократили до пяти страниц и как редакционная она появилась в «Правде» 21 декабря 1969 года. Игорь Дедков записал в дневнике:
«„Правда“ стыдливо отметила 90-летие со дня рождения Сталина. Даже название статье не дали. Не решились. А все одно — пакость. Ответственность, которую несет этот умерший человек, безмерна и беспрецедентна. Увы, от суда он ушел…»
В 1970 году на могиле Сталина поставили бюст.
В конце того же 1970 года началась работа над отчетным докладом XXIV съезду партии. В декабре у Брежнева обсуждался раздел, посвященный идеологическим вопросам работы партии. Собрались секретари Демичев и Капитонов, заведующие отделом культуры Шауро, науки — Трапезников. Леонид Ильич сказал, что его смущает благостный характер раздела, говорится только об успехах, как будто нет трудностей, промахов, недостатков. Надо, чтобы ЦК первым сказал, что мы еще не успели или не смогли сделать. Отметил, как умело работает иностранное радио:
— А наши о том же самом расскажут через три дня — и ни одного живого слова.
Присутствовавший при обсуждении доклада Георгий Смирнов поразился: неужели Брежнев задумался о том, в какую мертвечину превратилась так называемая идеологическая работа? Увидел, что средства массовой информации не исполняют первейшую свою задачу — информировать?
— Давайте задумаемся, — продолжал Брежнев, — справедливо или нет говорят, что идеологический фронт — слабый участок. Ведь можно поддаться нашептываниям: каждый день тебе будут шептать, — в конце концов поверишь… Я хочу знать: так это, или болтают люди, не понимающие, что такое идеология, что такое ее успехи и что такое недостатки.
Получалось, что Леонид Ильич предлагал признать собственные промахи людей, как раз отвечавших за это направление. Разумеется, партийные идеологи наперебой бросились доказывать генеральному, что на самом деле сделано уже очень многое.
Как выяснилось, именно этого Брежнев и ожидал:
— Вот и я говорю о том, что надо защитить на съезде политбюро, да и свой личный престиж. Поймите меня правильно, я хочу дать отпор клеветникам, но не замазывать недоработки. Надо сказать, что за отчетный период ЦК прилагал немало усилий для объединения всей творческой интеллигенции, людей науки на основе марксизма-ленинизма. На этом пути достигнуты огромные успехи…
На XXIV съезде Брежнев отчитывался уже за четыре года, которые он стоял во главе партии, и любая критика означала бы, что он чего-то не сделал.
Брежнев сокрушался:
— XX съезд перевернул весь идеологический фронт. Мы до сих пор не можем поставить его на ноги. На съезде говорилось не столько о Сталине, сколько о том, что была опорочена партия, вся система… И вот уже пятнадцать лет мы никак не можем это поправить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});