Читать интересную книгу Простые смертные - Дэвид Митчелл

Холли Сайкс кивнула, отпила воды из бутылки и сказала:

– У Аоифе в Сиднее что-то вроде академического отпуска, так что эта поездка была очень кстати.

– В Сиднее я живу в одной комнате с девушкой родом из Перта, – тут же вставила Аоифе, – и она все время мне говорила: «Если будешь в Перте, то обязательно съезди на Ротто».

Черт побери, но эти тинейджеры вечно заставляют меня чувствовать себя ужасно старым!

– На Ротто?

– То есть сюда. Ротто – это остров Роттнест. Фримантл – это «Фрео»; полдень – это «полд». Правда здорово австралийцы все слова переделывают?

Нет, обычно отвечаю я, это просто отвратительно, это какой-то детский лепет! Но, с другой стороны, человечество попросту засохнет без юности. Язык засохнет без неологизмов. Все мы превратимся в замшелых старцев, говорящих на языке Чосера.

– Хотите свеженький абрикос? – Аоифе протянула мне бумажный пакет.

* * *

Язык с наслаждением разминал о небо сочную благоухающую мякоть абрикосов. Я выбрасывал абрикосовые косточки, думая о том, как в сказке мать Джека бросала бобы, думая, что наутро они прорастут и превратятся в стебель до небес.

– У зрелых абрикосов вкус в точности совпадает с их цветом.

– Вы говорите, как настоящий писатель, Криспин, – сказала Аоифе. – Мой дядя Брендан все время поддразнивает маму; говорит, что раз уж теперь она такая знаменитая писательница, ей бы следовало выражаться более цветисто и не пользоваться всякими такими словами: «Черт возьми, следи, наконец, за своим проклятым языком, или я тутошнее произношение в тебя палкой вколочу!»

– И совсем я не так разговариваю! – запротестовала Холли Сайкс.

Как же я соскучился по таким вот поддразниваниям! Где мои Джуно и Анаис?

– А что это за «академический отпуск» у вас, Аоифе?

– С сентября я буду изучать археологию в Манчестере, но мамин австралийский издатель знаком с одним профессором археологии из Сиднея… В общем, весь этот семестр я буду слушать его лекции – это как бы в обмен на помощь в проекте «Parramatta». Там была фабрика для женщин-заключенных. По-моему, было бы просто удивительно собрать по кусочкам историю их жизней.

– Идея явно стоящая. Во всяком случае, звучит заманчиво, – сказал я. – А что, Аоифе, ваш отец – археолог?

– Нет, папа был журналистом. Военным корреспондентом.

– А чем он теперь занимается? – Я слишком поздно заметил слово «был».

– Случилось несчастье. В его отель попала ракета. В Хомсе. Это в Сирии.

Я с пониманием кивнул и сказал:

– Пожалуйста, простите мою бестактность. Вы обе. Пожалуйста, простите меня…

– Это случилось восемь лет назад, – тут же постаралась успокоить меня Холли Сайкс, – и…

– …и я рада, – тоже принялась успокаивать меня Аоифе, – что в YouTube есть довольно много записанных папой интервью, и я всегда могу войти в Сеть – и вот он передо мной, онлайн, с кем-то там разговаривает, огромный, как жизнь. Кстати, очень даже неплохая причина зависнуть в Интернете.

Мой папа тоже есть в YouTube, подумал я, но, по-моему, смотреть на него там – значит, с каждым разом делать его еще более мертвым. И я спросил у Аоифе:

– А как его звали, вашего папу?

– Эд Брубек. У меня его фамилия: Аоифе Брубек.

– А это, случайно, не тот самый Эд Брубек? Который писал для журнала «Spyglass»?

– Да, это он, – сказала Холли Сайкс. – А вы читали его репортажи?

– Мы даже были знакомы! Когда это было? Году в 2002-м, в Вашингтоне. Зять моей бывшей жены состоял в списке кандидатов на премию Шихан-Дауэр. В тот год награда досталась Эду, а у меня там как раз была встреча с читателями, и вечером мы с ним случайно оказались за одним столом.

– А о чем вы с папой разговаривали? – спросила Аоифе.

– Да о сотне вещей! О его работе. Об 11 сентября. О страхе. О политике. О детской коляске в коридоре писательской квартиры. Он, помнится, сказал, что у него в Лондоне есть четырехлетняя дочка. – Аофе улыбнулась всем своим округлым лицом. – У меня один персонаж как раз был журналистом, и Эд разрешил мне задавать сколько угодно вопросов. Мы и после этого еще какое-то время изредка переписывались по электронной почте. Когда я услышал эту новость, о Сирии… – Я выдохнул. – Мои страшно запоздалые соболезнования вам обеим. Даже если они уже ничего не стоят. Он был чертовски хорошим журналистом.

– Спасибо вам, – сказала одна.

– Спасибо, – сказала другая.

Мы примолкли, глядя на одиннадцатимильную полосу моря, вспахиваемую паромом.

Вдали на фоне светлого неба высились темные небоскребы Перта.

В двадцати шагах от нас из зарослей лениво выползло какое-то средней величины млекопитающее, принадлежность которого я так и не смог определить, и двинулось вниз по склону. Оно было лохматым, как малый кенгуру валлаби, с красновато-коричневой шерстью, передние лапки были такие же, как у всех кенгуру, а морда острая, как у лисы или вомбата. Длинным языком зверек, точно пальцем, подобрал одну за другой все абрикосовые косточки.

– Боже мой! А это еще кто такой?

– Этот симпатичный чертенок называется квокка, – пояснила Аоифе.

– И что это значит – квокка? Если не считать того, что это чертовски удачная находка для игры в «Скраббл».

– Короткохвостый кенгуру. Сумчатое животное, которому угрожает уничтожение. Первые голландцы, которые здесь высадились, решили, что это такие гигантские крысы. Они потому и назвали этот остров Рэтс Нест[199]: Роттнест по-датски. На материке почти все квокки были уничтожены собаками и крысами, но здесь им удалось выжить.

– Значит, если археология вам разонравится, то всегда есть еще естественная история?

Аоифе улыбнулась:

– Да я пять минут назад прочитала об этом в Википедии!

– По-моему, ему очень нравятся абрикосы? – сказал я. – Там один остался, хотя и слегка подпорченный.

Холли посмотрела на нас с сомнением:

– А как насчет призыва «Не кормите диких животных»?

– Но мы ведь не закармливаем их фруктовыми батончиками, мам! – возмутилась Аоифе.

– А уж раз им грозит вымирание, – прибавил я, – они просто обязаны употребить в пищу весь витамин C, какой только смогут раздобыть.

Я бросил абрикос вниз, и тот упал совсем рядом с квоккой. Зверек не стал раздумывать – подошел, понюхал, слопал и, задрав голову, вопросительно посмотрел на нас.

– «Пожалуйста, сэр, – сказала Аоифе дрожащим голосом, подражая Оливеру Твисту в работном доме, – можно мне еще немножко?» Какой он сообразительный, правда? Я непременно должна его сфотографировать!

– Только не подходи слишком близко, милая, – сказала ей мать. – Это все-таки дикое животное.

– Да-да, я поняла. – И Аоифе стала спускаться вниз, держа в руке телефон.

– Какой замечательный воспитанный ребенок! – тихонько сказал я Холли.

Она только взглянула на меня, и я увидел в ее глазах и в морщинках вокруг них столько яркой, напряженной жизни, что сразу подумал: если бы эта женщина не писала книги о каких-то ангельских существах для своих легковерных, разочарованных в жизни читательниц, мы с ней могли бы стать друзьями. Я догадывался, и не без оснований, что Холли Сайкс знает, что у меня две дочери и о моем разводе: бывший «анфан террибль британской словесности», может, и недостаточно знаменит, чтобы его книги пользовались повышенным спросом, но огромное интервью с Зои под названием «I Will Survive»[200], опубликованное в «Sunday Telegraph», подарило миру весьма однобокую версию наших семейных бед. Мы с Холли смотрели, как Аоифе кормит квокку, и выбеленные солнцем склоны Роттнеста звенели вокруг нас, жужжали, свистели от неумолчных звуков, издаваемых насекомыми. В пыли проползла какая-то ящерица и…

Ощущение, что за мной наблюдают, вернулось и стало еще сильнее. Мы явно были здесь не одни. Тут было множество каких-то других существ. И совсем близко. Я мог бы в этом поклясться.

Дерево акации, какие-то жесткие заросли то ли кустарника, то ли травы, больше похожей на проволоку, здоровенный валун размером с садовый сарай… Никого.

– Вы тоже их чувствуете? – Холли Сайкс наблюдала за мной. – Здесь дворец эхо, вот в этом самом месте…

Если я скажу «да», то мне придется сказать «да» и всему ее рассыпающемуся, как хлопья, непознаваемому, выдуманному миру. Сказав «да», я уже не смогу отказаться от исцеления с помощью магического кристалла, от регрессионной психотерапии, от существования Атлантиды, от рэйки и от гомеопатии? Проблема в том, что она права. Я действительно их чувствую. Это место является… Ну-с, каким словом вы сумеете заменить слово «обитель призраков», господин писатель? В горле у меня пересохло, но моя бутылка с водой была пуста.

Внизу о скалы бились голубые волны. Эти несильные глухие удары слышались примерно каждую секунду. Дальше в море играли волны повыше.