Читать интересную книгу Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

— Это за Ивасика! Это за Марийку! А вот тебе за неё! — Тремя сильными и яростными ударами Роман вы-

бил саблю, осыпанную алмазами, из изнеженных рук коршуненка, свалил его из седла и рассек голову. Не с простым ордынцем столкнулся Роман, а с ханским любимцем Махмудом, сынком знатного Дзуян-бея. Приставленные к Махмуду ханские гололобые гвардейцы, хищно скаля зубы, налетели на Романа, не дали добить коршуненка. Свалил Роман палашом одного гвардейца, другого достал из пистоля, а третий успел-таки накинуть аркан на шею ротмистра и выдернуть его из седла. Выручил Романа подскакавший Бутович, перерубил веревку, но сам был ранен в грудь татарской стрелой. На руки Романа упал старый сотник. Ханские гвардейцы тем временем завернули коней, спасая раненого коршуненка, а за ними вслед помчалась и вся орда.

Роман вынул из груди Бутовича стрелу. Старый сотник открыл глаза, прошептал: «Отомстил я им сегодня и за Марийку, и за Ивасика!» И здесь хлынула у него горлом кровь.

Роман передал раненого тестя на руки подскакавшему казаку-конвойцу, вскочил на коня и бросился догонять эскадрон, который под предводительством Афони преследовал татар по улицам пылающей Германовки. И сколь жестокие картины открылись драгунам на тех улицах! Старики и старухи, убитые лишь за то, что не могли идти в Крым, лежали у ворот своих горящих хат, рядом со своими изнасилованными и убитыми дочерьми. У многих женщин были вспороты ножами животы и отрезаны груди, а рядом плакали их малолетние дети. Уцелевшая молодица в разорванной юбке все хотела броситься в горящую хату, а ее мать-старушка с трудом удерживала ее.

— Злодей-татарин сыночка у нее от груди оторвал и бросил в огонь!— сквозь слезы говорила она Афоне и подскакавшему Роману, но в сию минуту молодая женщина с диким криком вырвалась из ее рук и бросилась в пламя. Горящая крыша обрушилась на нее раньше, чем драгуны успели соскочить с коней.

— Отобьем ясырь! Спасем наших сестер и детей! — громко, во весь голос, крикнул Роман, и взметнулись драгунские палаши. Команда была не нужна драгунам. На бешеном аллюре эскадрон вылетел за околицу горящего села.

Следы угнанного ясыря нашли за селом сразу, по лежащим вдоль дороги трупам женщин и детей с перерезанным горлом: ордынцы безжалостно убивали тех, кто не поспевал бежать за хвостами их лошадей.

Видя, что русские не остались в селе, а продолжают погоню, конвойцы загнали богатый многотысячный ясырь II глубокую балку, а сами повернули навстречу русским — биться за добычу! Они успели на сей раз развернуться в лапу, и крылья той грозной лавы, как крылья черной тучи, охватили эскадрон Романа. Но драгуны не повернули, ведь они шли биться за спасение людских душ. И столь страшна была их ярость, что малый отряд Романа разорвал надвое татарскую лаву. Но ее черные крылья успели сомкнуться вокруг эскадрона. Роман успел-таки поста-нить драгун в кольцо, и драгуны сорвали фузеи. Грянул залп — и рухнули десятки ордынцев. Но вынеслись вперед новые сотни, и началась сеча. Плохо бы, наверное, пришлось в той сече Роману и его товарищам — уже был убит вахмистр, рассечено лицо у Афони, только стальная кираса трижды спасала самого Романа,— но грянуло дружное «ура!» с большого шляха. То весь лейб-регимент мчался на выручку эскадрону. Драгуны, потрясенные увиденным погромом, преследовали татар нещадно, почитай до самой Белой Церкви. Так и вышло, что Муртаза-ага привел к своему повелителю не богатый ясырь, а остатки брызнувшей в разные стороны ордынской конницы. У палатки буджакского салтана ханские гвардейцы положили не богатую добычу, а тяжелораненого Махмуда, любимца самого Девлет-Гирея. Голова Махмуда могла дорого обойтись и самому салтану в пору ханского гнева. И салтан не стал медлить, дожидаясь утренней встречи с войском Голицына. Ночью он снялся всем табором и убежал в буджакские степи.

Напрасно Орлик, нагнав орду, умолял салтана оставить ему хотя бы пять тысяч наездников. Салтан покапывал плеткой на лежащего в арбе стонущего Махмуда и только жалобно причитал: «Ай-ай! Что я скажу великому хану Девлет-Гирею?»

Услышав ночной переполох во вражеском стане, гренадеры и казаки Анненкова во главе с неустрашимым бригадиром сделали внезапную вылазку и, перебив шведских бомбардиров, захватили шанцы и турецкие пушки. И здесь бегство у Орлика сделалось всеобщим: бежали из-под Белой Церкви и мазепинцы, и сечевики, и шведы, и паны-«станиславчики». Поутру Голицын вступил в уже освобожденный город.

А из страшной балки выходили и выходили дивчины и хлопчики, повязанные общей невольничьей ясырной веревкой. И разрублена та веревка была острым драгунским палашом весельчака Афони, который смеялся, несмотря на кровавый след на лице от татарской сабли. Красивая молодица перевязала ту рану рушником, и ; Афоня весело поцеловал ее в сахарные уста. Драгуны смеялись. И только Роман, их командир, угрюмо молчал. Тяжкая, неутоленная жажда мести по-прежнему жила в j сердце Романа. '

На берегах Днестра и Прута

Если верить, что начало похода предопределяет его конец, то Петру I надобно было немедля заворачивать еще с берегов Днестра, столь неудачно для русского войска началась кампания 1711 года.

Во-первых, шедший в авангарде фельдмаршал Шереметев, задержанный небывалым разливом Припяти и других встречных рек, запоздал и не успел упредить турок на Дунае, так что армия везира спокойно и без помех переправилась через эту водную преграду и первой вошла в Валахию.

Во-вторых, волошский господарь Бранкован палец о палец не ударил, чтобы помешать турецкой переправе. Когда же переправа состоялась, сей Иуда переметнулся на турецкую сторону и передал везиру те огромные запасы провианта, которые он копил для царя. При том, дабы доле водить царя за нос, везир приказал Бранковану продолжать поддерживать тайные сношения с Петром и постоянно вводить в заблуждение русское войско, что он, Бранкован, весьма долгое время небезуспешно и делал. И наконец, с самого начала похода вмешалась такая стихийная сила, как саранча, тысячная, налетевшая незнамо откуда, превратившая в пустыню северную часть Молдавии.

В эту-го пустыню и уперлись дивизии Алларта и Вейде, перейдя Днестр в районе Сорок. Генерал Алларт не решился сразу идти через пустынный край в Яссы на соединение с Шереметевым, а принялся вместо этого укреплять Сорокскую фортецию, выдержавшую в свое время, при короле Яне Собеском, долгую турецкую осаду. Правда, валы старой крепости полуобвалились и заросли травой, но зато саперы открыли знатные подземные погреба для хранения пороха и бомб, через Днестр быстро были наведены два понтонных моста, солдаты углубляли и чистили ров, споро исправляли разрушения на валу. Генерал Алларт, хотя и был выходцем с прусской службы, почитал себя учеником славного французского фортификатора маршала Вобана. Как ученый генерал-инженер, Алларт полагал, что без сильных фортеций на Днестре, обеспечивавших ретираду и служивших тыловыми базами для войск, нельзя начинать кампанию в Молдавии.

— У великого Вобана была своя система крепостей, и я создам на Днестре свою систему фортеций! Без сильных тет-де-понов6 нам нельзя входить в Молдавию. Думаю, это понимает и старый лис Шереметев,— не случайно он застрял в Яссах и ждет царского повеления! — разъяснил Алларт генералам и адъютантам свою стратегическую аксиому. Впрочем, даже если бы Алларт вздумал двинуть свои войска к Яссам, он не мог бы это сделать из-за нехватки провианта. Даже сухарей у солдат осталось от силы на три дня, а в Яссах, как писал Шереметев, «тоже было зело голодно».

В результате этой остановки Алларта русская армия в самом начале кампании оказалась разделенной на две части и ее авангард под командой Шереметева и Михайлы Голицына, оказавшись без поддержки главных сил, как бы повис в воздухе. Это было очень опасное положение, и прибывший в Сороки со своей дивизией Аникита Иванович Репнин настаивал на скорейшем подкреплении авангарда. Алларт не соглашался. Меж генералами начался спор, который они так и не смогли сами порешить. Все ждали царя.

Петр меж тем вместе с Екатериной осматривал крепость Каменец и знаменитое ущелье-колодец реки Смотрич. Глубина того ущелья завораживала; сказывали, многие самоубийцы камнем падали в тот колодец.

— Встречался я в Лондоне с одним приезжим из Америки. Он сказывал, что там, в Скалистых горах, есть такие же вот ущелья: бросишь в реку камень, а всплеска не услышишь, глыбь!

— Так то Америка, горы, а здесь кругом степь, и вдруг этакая пропасть... Ой, не могу! — У Екатерины закружилась голова, и она отшатнулась на царские руки. Метр поддержал сильно, надежно, спросил ласково:

— Высоты испугалась?— И в ответ получил признание: похоже, она снова на сносях. Но когда он стал уговаривать ее уехать в Москву для спокойствия, Екатерина нежданно заупрямилась: