Корт коротко рассказал о своих встречах с Дани Стейном в Претории и о предупреждении, которое Дани посылал Мэтью.
— Неужели ты воспринимаешь это серьезно? — воскликнул Николас.
— К сожалению, да, — ответил Корт. — Вспомни, ведь это он напал на Энн и убил Сэма, а его похищение Тиффани до сих пор заставляет меня покрываться холодным потом. Расскажи Мэтью обо всем, что я тебе сообщил, и передай ему, что от Дани исходит огромная опасность. Скажи ему… — Корт замолчал, когда дверь приоткрылась, и в нее просунулась темноволосая головка. — Тиффани! Немедленно иди в постель.
— Я хочу пить, — пожаловалась она.
— Я сейчас принесу тебе чего-нибудь. Быстро в постель!
Тиффани с любопытством посмотрела на толстого мужчину со светлыми волосами и красным лицом.
— Привет, — сказала она. — Я — Тиффани Корт.
— А я — Николас Графтон. — Николас торжественно пожал маленькую ручку и улыбнулся. — Милый ребенок, — пробормотал он.
— Папа, я хочу еще и мороженого.
— Ты уже съела слишком много мороженого сегодня, — возразил Корт, и тут же увидел, как дочь нахмурилась, а ее губы упрямо сжались. — Ну хорошо, — быстро согласился он, — но я ничего не закажу, пока ты не вернешься в постель.
Добившись своего, Тиффани удалилась.
— Я балую ее, — извиняющимся тоном признался Корт, — но видишь ли, у нее нет матери. Я решил, что по крайней мере во всем остальном она не будет нуждаться, но иногда мне кажется, что я чрезмерно компенсирую ее потерю.
— Это вполне естественно.
— О чем я говорил? — вернулся к разговору Корт, заказав мороженое для Тиффани и еще одну бутылку вина. — Да, скажи Мэтью, что Дани не забыл Алиду. Воспоминания о ней сплелись с ненавистью Дани ко всему английскому, поэтому Мэтью стал для него злейшим врагом, олицетворением, так сказать, «иностранного империализма», эксплуатирующего его родину. Скажи Мэтью, что я верю в реальность угрозы и советую ему ни при каких обстоятельствах не возвращаться в Южную Африку.
— Я передам, обещаю. Но было бы лучше, если бы ты сам сказал ему об этом.
— Нет ничего в мире, — медленно произнес Корт, — настолько серьезного, что заставило бы меня вновь заговорить с Мэтью Брайтом.
— Никогда в жизни не слышал такой чепухи!
— Мэтью, Джон очень серьезно отнесся к этому. Он искренне беспокоится о тебе.
— Как добрый друг? — язвительно фыркнул Мэтью. Потом немного смягчился. — Во всяком случае, я знаю, что ты беспокоишься обо мне, но я могу сказать откровенно, что даже если бы это сообщение исходило от кого-то другого, а не Корта, я все равно не придал бы ему внимания. События, о которых он говорил, произошли давным-давно, и уж если кому и нужно было затаить злобу, так это мне, а не Дани.
— Мне все-таки хотелось бы, чтобы ты принял решение не ездить в Африку.
— Сейчас я не планирую поездку ни в Кимберли, ни в Йоханнесбург. Мое присутствие там не требуется; дела идут гладко. — Слишком гладко, подумал Мэтью со вздохом. — Но, — добавил он, — если возникнет необходимость посетить Южную Африку, я не позволю какому-то буру вроде Дани Стейна встать у меня на пути.
— Какой красивый дом! — воскликнул Корт.
— Но наш лучше, — заметила Тиффани.
На самом деле великолепие особняка, огромное поместье и изысканная красота истинно английского пейзажа произвели на нее гораздо большее впечатление, чем она хотела признать. Она пристально посмотрела на дом.
— Все равно я думаю, что Америка лучше.
— Конечно, лучше, — согласился Корт.
Экипаж доставил их по липовой аллее к парадному входу, где их встретил слуга и провел через пахнущий розами сад с цветочными бордюрами позади дома. За этими ухоженными участками тропинка извивалась среди дикорастущих роз, дельфиниума и лилий, прежде чем спуститься к зеленым лужайкам у узкого озера. Два белых лебедя величественно скользили по воде; их белоснежное оперенье четко выделялось на фоне синевы озера, светлой зелени грациозных ив и более темной листвы высоких ломбардских тополей, окаймлявших озеро.
Идти пришлось долго, и Тиффани устала и начала сердиться.
— Не понимаю, папа, зачем нам надо было забираться в такую даль только для того, чтобы увидеть какую-то старую могилу.
Это могила твоей матери, хотел сказать Корт. Ты еще никогда не была так близко от нее. Но конечно, он ничего не сказал, и они молча пошли вокруг озера, мимо зарослей рододендронов и нежных диких цветов — цикория и ромашки, красной смолевки и белой таволги и редкой полевой орхидеи. Впереди простирался лес — дубы, сосны, серебристые березы и остролисты. Когда они вошли в тень кустов сирени, их провожатый указал на полянку впереди и тактично удалился. Корт и Тиффани пошли дальше одни.
Лучи солнца пробивались сквозь листву, оставляя причудливые узоры из тени и света на аккуратной могиле. Скромная надпись на камне гласила:
Энн
1859–1894
Любимая жена Мэтью Брайта
Тиффани с напряженным интересом смотрела, как ее отец снял шляпу и стоял опустив голову.
— Помолись за нее, Тиффани.
Она сморщилась и вздохнула.
— Хорошо. Кто она была?
— Друг, которого я когда-то знал в Кимберли.
Тиффани полуприкрыла глаза и забормотала:
— Боже, благослови миссис Энн Брайт, которая… — и тут она почувствовала какое-то движение среди деревьев. Открыв глаза чуть пошире, она с опаской посмотрела в ту сторону, откуда донесся шум, и увидела голову мальчика, наблюдавшего за ними из-за большого дуба. Тиффани подняла взгляд на отца; он стоял с закрытыми глазами, погруженный в свои мысли. Однако, Тиффани больше интересовали живые, чем мертвые. Она осторожно двинулась от могилы в сторону дуба. Мальчик быстро шел через лес, и Тиффани решительно последовала за ним. Когда она увидела, что они отошли от ее отца достаточно далеко, она окликнула мальчика.
— Эй, не убегай! Я хочу поговорить с тобой.
Мальчик остановился и неохотно обернулся, настороженно глядя на нее.
— Почему ты убегаешь? — спросила Тиффани, приблизившись к нему. — Разве ты не видел, что я хочу поговорить с тобой?
— Ну, а я не хочу с тобой разговаривать.
Он пошел дальше, но Тиффани не отставала.
— Я — Тиффани Корт, — сказала она в своей высокомерной манере, как будто ее имя объясняло все.
— Филип Брайт.
— Брайт? Это имя написано на могиле.
— Там моя мама. Кто вы и что здесь делаете?
— Мой отец был знаком с твоей матерью в Кимберли, на алмазных копях. Его зовут Джон Корт — может быть, ты его помнишь?