Тамара сильно побледнела. Этот бальный шум, возмущавший агонию князя, должен был поднимать целый ад в душе несчастного, умиравшего на руках посторонней женщины, тогда как его бессердечная жена, клявшаяся перед Богом делить с ним и горе, и радость, танцевала в объятиях своего любовника. О, если Флуреско раньше и грешил, то теперь он страшно за это наказан!
Несмотря на ужас, сжимавший ее собственное сердце, Тамара наклонилась к умирающему и положила свою свободную руку на его лоб.
— Без проклятий, Эмилий Феликсович! В этот торжественный час старайтесь примириться со всеми. Вспомните слова Спасителя: «Прощайте врагам вашим, если хотите, чтобы и вам простились грехи ваши».
Странное выражение появилось на лице Флуреско.
— Помолитесь за меня, — прошептал он, стараясь похолодевшей рукой поднести ее руку к своим губам.
— Нет, давайте лучше вместе молиться, — сказала Тамара и начала отчетливо, со слезами в голосе, читать чудную молитву: — Отче наш, иже еси на небесах…
Князь закрыл глаза, и только слабое дрожание пальцев показывало, что он еще жил. Как бы понимая торжественность минуты, собака положила свою умную голову на одеяло и не сводила глаз со своего хозяина.
Взглянув случайно на Трезора, Тамара заметила на его глазах слезы. Насколько это презираемое человеком животное было выше женщины, которая не могла сдержать своих скотских страстей!
Дрожа от страха и жалости, баронесса склонилась над кроватью, и горячая слеза скатилась на руку князя.
Умирающий открыл глаза и с невыразимой признательностью посмотрел на Тамару.
— Благодарю… Берегите собаку… Завещаю ее вам… Она ненавидит ее… — прошептал он едва слышным голосом.
— Обещаю вам беречь Трезора, — сказала баронесса, не сводя глаз с лица умирающего.
Вдруг конвульсивная дрожь пробежала по телу князя, грудь его высоко поднялась, глаза закрылись. Тамара вздрогнула, на лбу ее выступили капли холодного пота. Казалось, она почувствовала ледяное веяние смерти, и ею овладел сверхъестественный ужас. Освободив свои пальцы из холодной руки умершего, баронесса осенила себя крестным знамением; затем, взяв собаку за ошейник, она увела ее с собой. Сначала умное животное упиралось, но потом покорно пошло за ней.
Быстрыми шагами сошла Тамара с террасы и направилась к главному фасаду. Оркестр гремел, наполняя сердце молодой женщины ужасом и отвращением. Неужели молния не поразит преступную жену и голос свыше не сказал ей слово осуждения? Во всяком случае, Тамара решила, не щадя хозяйку дома, положить конец этому отвратительному празднику. Испытанные ею волнения раздражали ее впечатлительную натуру.
Дойдя до освещенной фонарями площадки, молодая женщина свернула в боковую аллею и прошла прямо к эстраде для музыкантов. Остановившись перед капельмейстером, она подняла руку и громко крикнула:
— Перестаньте играть!.. Князь Флуреско скончался!
Изумленный капельмейстер остановился — и музыка внезапно умолкла.
Многочисленные пары, с увлечением кружившиеся в вальсе, тоже остановились, как по мановению волшебного жезла, и все головы с любопытством обернулись к Тамаре, быстро приближавшейся в сопровождении собаки к танцующим. Видя, что все бросились к ней навстречу, молодая женщина остановилась; она была бледна, как смерть.
— Боже мой, баронесса! Что случилось? У вас страшно расстроенный вид, — сказал старый генерал, первым подойдя к Тамаре. За ним шла Нина под руку с гусаром.
— Хозяин этого дома, князь Флуреско, сейчас скончался в моем присутствии, пока жена его танцевала здесь. Музыка смущала его последние минуты! — отвечала Тамара своим звонким, металлическим голосом.
— Где он умер?.. Как вы это узнали?.. — раздались со всех сторон взволнованные голоса.
— Там, в самом отдаленном месте дома, — сказала она, указывая на аллею, огибавшую дом. — Привлеченная стонами, я вошла в комнату, где умирал одинокий, покинутый всеми человек… Около него никого не было!..
Пылающим взором окинула Тамара Нину, которая с бледным и расстроенным лицом слушала жесткое обвинение, бросаемое ей на глазах всего общества.
Не обращая внимания на воцарившуюся тишину и всеобщее оцепенение, Тамара отвернулась от толпы гостей. Заметив Магнуса, давно уже искавшего ее, молодая женщина быстро подошла к нему и взяла под руку. Глаза их встретились, и в первый раз со времени их ссоры выражение страстной любви сверкнуло во взоре молодого человека.
— Уедем! — прошептала Тамара, прижимаясь к мужу. — Возьми Трезора; он завещал его мне.
Магнус набросил на плечи молодой женщины накидку, позвал собаку — и пять минут спустя они ехали в коляске домой.
— Слава Богу! Наконец-то мы выбрались из этого отвратительного дома, — сказала молодая женщина, вздохнув с облегчением.
— Расскажи мне подробности трагической смерти Флуреско, — сказал Магнус.
— Изволь, — ответила Тамара.
И она подробно описала грустную картину, только что виденную ею у Флуреско.
Оба погрузились в грустные и серьезные мысли. Они думали о результатах, к которым приводят забвение всяких нравственных принципов и вечная погоня за светскими развлечениями.
Нина была не единственным примером. Во всех слоях общества у нее были тысячи последовательниц, подобно ей смотревших на брак как на средство приобрести полную свободу. Очертя голову, они связывали свою жизнь с жизнью первого встречного и, увлеченные вихрем беспорядочной жизни, разбивали счастье своего, так легкомысленно выбранного, мужа или погибали сами под железной рукой домашнего тирана. В глубоком молчании вернулись Лилиенштерны домой. Когда они собирались разойтись по своим комнатам и Магнус, с каким-то особенным выражением во взоре, поцеловал ее руку, Тамара покраснела и опустила голову.
В продолжение нескольких дней воспоминание о виденной ею мрачной сцене тяжелым кошмаром преследовало молодую женщину, лишая ее сна и делая слабой и нервной. Получив приглашение Нины, она отказалась присутствовать на похоронах Флуреско, но Магнус счел своей обязанностью отдать последний долг несчастному молодому человеку. Он уехал в Петербург с тем же поездом, с которым увозили тело покойного, и проводил гроб князя на кладбище Александро-Невского монастыря.
— Ну что? Хватило у Нины дерзости идти за гробом мужа? — спросила Тамара Магнуса, когда он вернулся из Петербурга.
Барон улыбнулся.
— Конечно. Она вся была закутана в черный креп и даже падала несколько раз в обморок от горя. По-видимому, Нина считает, что великолепными похоронами она загладила всю свою вину перед покойным. И действительно, Нина была настолько же щедра к умирающему, насколько скупа к живому.