Красивый и молодой человек не мог не привлечь к себе внимания женщин, большая часть которых весьма легко смотрела на любовную интригу. Кроме того, в обществе носился смелый слух о серьезной размолвке между бароном и его женой, и предусмотрительные маменьки и дамы начали уже действовать по-своему ввиду возможного развода. В особенности одна красивая и умная вдова с вызывающим видом энергично атаковала Магнуса, так что тот, несмотря на всю свою сдержанность, никак не мог избавиться от ее преследований.
Заметив в первый раз кокетство вдовы с бароном, Тамара покраснела от гнева. Ее даже возмущала улыбка, с какой тот принимал вызывающую любезность красавицы.
— Конечно, это меня не касается, и через несколько месяцев он может заводить себе сколько угодно любовниц, — старалась она успокоить себя. — Но, во всяком случае, пока развод еще не состоялся, ему следовало бы дать понять этой бессовестной женщине, что он все-таки человек женатый.
Тамара не отдавала себе отчета в волновавших ее чувствах, но, тем не менее, возненавидела красивую вдову и приказала не принимать ее. От Магнуса, внимательно наблюдавшего за женой, не укрылось ее душевное состояние, и надежда снова оживила его сердце. Так как молодая женщина продолжала интересоваться им, то счастье могло возродиться снова благодаря могучим корням, созданным годами любви, доверия и привычки.
В это время приехала в свое имение Нина Александровна и тотчас же нанесла визит Тамаре. Та поспешно осведомилась о князе.
— Он здесь, со мной, — ответила княгиня, быстро меняя тему разговора.
Несколько дней спустя Нина Александровна снова приехала, на этот раз в сопровождении гусарского офицера, которого баронесса видела в ее ложе, и пригласила Лилиенштернов на большой фестиваль, даваемый ею с целью отпраздновать свой переезд в деревню.
В прежнее время Тамара отказалась бы, тем более что ее шокировало присутствие офицера, роль которого она угадывала. Но в настоящем расположении духа она приняла приглашение и в назначенный день отправилась к Нине.
Был конец июля. Начинало уже темнеть, когда Тамара в сопровождении мужа подъехала к имению Нины Александровны и с любопытством любовалась волшебным видом ярко иллюминированных дома и сада. Приглашенных была масса, так как, кроме соседей по имению, приехало еще многочисленное общество из Петербурга.
Нина была в роскошном туалете и принимала гостей, в чем ей деятельно помогал неразлучный гусар. Она была необыкновенно весела и без устали танцевала. Тамара тоже много танцевала, но, утомленная шумом и толкотней, воспользовалась минутой перерыва и углубилась в уединенную аллею. Эта аллея тоже выходила к дому, только с противоположной стороны. Дом был выстроен в виде подковы. Перед главным его фасадом раскинулась обширная площадка, превращенная в данную минуту в бальную залу.
Медленно подвигаясь вперед, молодая женщина прошла часть дома, погруженного во мрак. Луна слабо освещала песок дорожки и темные группы деревьев парка. Вдруг баронесса вздрогнула и остановилась: ей показалось, что раздался чей-то сдавленный стон. Минуту спустя тот же звук повторился… Перепуганная Тамара боязливо оглянулась кругом: перед ней возвышалась маленькая терраска, обсаженная кустами. Молодая женщина собиралась уже бежать, как вдруг с террасы спрыгнула какая-то темная тень и с жалобным воем поползла к ней. С глубоким изумлением узнала Тамара в этой тени Трезора, любимую собаку князя Флуреско. Она нагнулась и стала ласкать ее. Животное радостно залаяло и лизнуло ее руку; затем, схватив зубами ее платье, стало тащить баронессу к террасе.
В эту минуту послышался новый стон, и молодая женщина, отбросив всякие колебания, быстро взбежала на крыльцо. Очевидно, там кто-то страдал, и, может быть, ей удастся облегчить эти страдания.
Сквозь широко раскрытую стеклянную дверь она вошла в большую комнату, слабо освещенную светом, проникавшим снаружи. В этом полумраке она заметила в глубине комнаты кровать, на которой лежало какое-то человеческое существо, черты лица которого она не могла различить.
— Пить!.. — прошептал чей-то глухой голос.
Баронесса поспешно бросилась к столу, стоявшему у окна, поспешно зажгла свечу, при свете которой увидела графин с водой, стакан и бутылку вина, направилась к кровати, но вдруг вздрогнула и остановилась: в лежащем больном она узнала страшно исхудавшего и бледного, как смерть, князя Флуреско. Больной тоже устремил свой лихорадочный взор на женщину, одетую в белое платье и убранную цветами. По-видимому, он не узнавал ее.
Дрожа как в лихорадке, Тамара подошла к кровати и, приподняв голову умирающего, поднесла стакан к его пересохшим губам.
— Кто вы? Побудьте со мной… Я боюсь оставаться один… — прошептал больной, сделав несколько глотков.
Молодая женщина назвала себя.
— Конечно, вы не можете быть один. Я сейчас позову кого-нибудь, — прибавила она.
Тамара боялась сама оставаться наедине с умирающим.
— О! Я уже с утра лежу один… все люди где-то заняты… Но вы останетесь здесь!.. Я не хочу, чтобы и вы бросили меня!..
С этими словами он уцепился слабой рукой за руку Тамары.
— Не покидайте меня!.. Я умираю… я боюсь смерти!.. — бормотал князь с такой мольбой в голосе, что сердце Тамары переполнилось жалостью и сочувствием.
Решив не оставлять этого несчастного, покинутого всеми больного, она сняла перчатки и вытерла своим платком влажный лоб князя. Затем, наклонившись к умирающему, она нежно прошептала ему, как бы говоря с больным ребенком.
— Не отчаивайтесь, князь! Если люди злы и бессердечны, то Господь никогда не оставляет нас.
— Ах! Я заслужил Его гнев и боюсь Его правосудия, — прошептал умирающий.
Так как Флуреско не выпускал ее руки, Тамара придвинула стул и села около него.
— Смерть тела есть возрождение души к новой жизни. Молитесь и надейтесь! Вы готовитесь предстать не перед неумолимым судьей, а перед милосердным Отцом! По своему бесконечному милосердию Он простит вам ваши ошибки как следствие увлечения дурными примерами. Он знает, что вы выросли в атмосфере порока, губящей душу и тело.
Более спокойное выражение разлилось по искаженному лицу князя. Этот ободряющий голос, исходивший из великодушного и невинного сердца, благотворно действовал на душу больного. В эту минуту оркестр снова заиграл, и звуки веселого танца отчетливо донеслись до слуха умирающего. Он вздрогнул на своей кровати.
— А!.. Опять эта дьявольская музыка, — прошептал он. — Будь ты проклята, Нина!.. Будь проклята!..
Тамара сильно побледнела. Этот бальный шум, возмущавший агонию князя, должен был поднимать целый ад в душе несчастного, умиравшего на руках посторонней женщины, тогда как его бессердечная жена, клявшаяся перед Богом делить с ним и горе, и радость, танцевала в объятиях своего любовника. О, если Флуреско раньше и грешил, то теперь он страшно за это наказан!