— Ты хочешь, чтобы с тобой жила спятившая неохристианка? — резко прервала ее Френ Скейн. — Хватит. Уже натерпелись. В прошлом году уже выгнали одну парочку. От них на Марсе может быть столько неприятностей! Вспомни, как мы делили с ней один разум… Она посвящена в одну из главных религий, во все причастия и ритуалы, в весь этот старый хлам. И она действительно в него верит.
— Я знаю, — сказал Барни скупо.
— Что правда, то правда, Майерсон, — добродушно поддержал Тод Моррис. — Честно. Мы слишком сблизились, чтобы воспринимать идеологический фанатизм Земли. Такое уже случалось в других жилищах. Мы слышали, знаем. Здесь можно и нужно жить, но без абсолютных норм и догм. Для этого наше жилище слишком мало. — Он закурил сигарету и взглянул на Энни Хауторн. — Странно, что такая хорошенькая девочка нахваталась подобной дряни. Видно, таковы все дети.
— Она охотно транслировалась? — спросил Барни у Элен Моррис.
— В основном, да. Конечно, сначала это ее поразило… Но чего же еще желать от первого раза? Она никак не могла понять, как объединиться в управлении телом. Но очень старалась освоить это. Сейчас она уже все уяснила.
Наклонившись, Барни Майерсон поднял с выставки маленькую куколку Парки-Пат в желтых шортах, красивой полосатой рубашке и сандалях. «Сейчас ею была Энни Хауторн, — подумал он. — И никто не осознает этого до конца. А он может сломать куклу, разбить ее и Энни, в искусственной, воображаемой жизни. Это совсем нетрудно».
— Я бы хотел на ней жениться, — громко сказал он внезапно.
— На ком? — спросил Тод. — На Парки-Пат или на новой девушке?
— Он имеет в виду Парки-Пат, — сказал Норм Скейн и прыснул.
— Ну уж нет, — проговорила Элен Моррис строго. — Конечно, на новой девушке. И думаю, это превосходно. Теперь у нас будет четыре пары вместо трех пар и одного мужчины. Странного мужчины…
— Ладно, — сказал Барни, — почему бы нам не выпить? И прямо сейчас?
— Идет, — отозвался Норм. — Мы здесь получили напиток… Дрянной эрзац джина. Но восьмидесяти градусов. Он сделает свое дело.
— Одолжите мне немного… — сказал Барни, доставая бумажник.
— О, сколько угодно. Грузовые корабли ООН сбрасывают его нам цистернами.
Норм подошел к закрытому серванту, достал ключ и отпер его.
— Скажите, Майерсон, — обратился к Барни Сэм Реган, — что это вам захотелось выпить? Из-за нас? Из-за лачуги? Или из-за самого Марса?
— Нет. Не то. Не знаю, что делать с Энни и с распадом ее личности.
То, как она приняла Кей-Ди — весь разом, — признак ее неприспособленности поверить и бороться, признак ее неспособности поверить или бороться, ее поражения. Это было знамением ему.
Помогая ей, он поможет себе. А если нет… Это — конец. У него было предчувствие: для него и Энни Марс означает смерть. И, возможно, скорую.
9
Энни Хауторн, выйдя из состояния трансляции, была угрюма и молчалива.
«Плохой знак», — подумал Барни и понял, что ее тоже гложет предчувствие. Она, однако, ничего не сказала, просто сразу пошла за своим комбинезоном в его комнату.
— Я должна вернуться к себе. Спасибо, что разрешили попользоваться вашей выставкой, — сказала она стоявшим вокруг жильцам. — Прости, Барни. Я была к тебе жестока.
Он проводил ее. Пешком они шли по ночной пустыне к ее жилищу. И пока тащились, не сказали друг другу ни слова. Только глядели в оба, как им велели, пытаясь заметить вовремя местных хищников — шакалоподобных телепатических марсианских существ. Но они им не встретились.
— Как это было? — спросил он наконец.
— Ты имеешь в виду, каково быть этой маленькой вульгарной куколкой-блондиночкой со всеми ее чертовыми нарядами, ее приятелем, ее машиной, ее… — Энни содрогнулась. — Ужасно… Бессмысленно. Не знаю, что они в этом находят. Но было ощущение, словно вернулась в детство.
— Да, — согласился он. — Похоже на Парки-Пат.
— Барни, — сказала она тихо, — мне надо найти что-нибудь другое. И как можно скорее. Ты мне поможешь? Ты кажешься таким опытным, взрослым, много повидавшим. Трансляция мне не поможет… Чу-Зет будет не многим лучше, потому что во мне что-то сопротивляется, протестует, не хочет принять… Понимаешь? Да, ты понимаешь. Я вижу. Дьявол, тебе даже не надо пробовать его, чтобы понять это. — Она схватила его руку и крепко прижалась к нему в темноте. — И я кое-что узнала, Барни. Они слишком от него устали… И пока… мы были внутри этой куклы, они все перессорились. Они не могли насладиться даже на секунду.
— Черт, — вымолвил он.
Полыхнув вперед фонариком, Энни сказала:
— Было ужасно стыдно. Я ведь мечтала… А мне было среди них так неловко…
Она запнулась, некоторое время шла молча и вдруг сказала:
— Я изменилась, Барни. Я чувствую это. Я хочу остаться здесь… прямо на этом месте. Мы с тобой одни, в темноте. И потом… Наверное, не стоит продолжать?
— Не стоит, — согласился Барни. — Потом ты можешь глубоко раскаяться. И я тоже. Из-за тебя.
— Я помолюсь, — сказала Энни. — Помолюсь так сильно, чтобы получилось. Ты знаешь, как. Ты за себя не молишься, ты — что называется — заступник за других. И молишься ты не тому Господу, что где-то там, на небесах… что со Святым Духом, а другому. Ты хоть читал Павла?
— Какого Павла?
— В Ветхом Завете. Его письма, к примеру, в Коринф или итальянцам… Слышал? Святой Павел сказал: «Наш враг — смерть. Это последний враг, которого мы преодолеем». По-моему, сказано великолепно. Согласно Святому Павлу, мы страдаем не только телом, но и душой. Потом умираем тем и другим и можем возродиться в новом теле, чистом и непорочном. Понятно? Знаешь, когда я была Парки-Пат… мной овладело странное чувство. Будто я была… Трудно пересказать и поверить в это… Но…
— Но, — закончил за нее Барни, — казалось, будто ты попробовала это на самом деле.
— Да. Но есть кое-что еще. — Она повернулась к нему. В темноте он едва смог различить ее лицо. — Знаешь, транслироваться — намек на то, что мы познаем по ту сторону смерти. Соблазн, конечно, но если бы без этой ужасной куклы, без этой Парки-Пат…
— Чу-Зет, — начал Барни.
— Я о нем как раз подумала. Если он, как говорит Поль, превращает продажного в неподкупного… то я должна попробовать с Чу-Зет. Я не хочу прозябать здесь до конца жизни! Чего и зачем ждать, когда я могу получить все сразу.
— Человек, последний из всех, с кем я беседовал на Земле, — сказал Барни, — пробовал Чу-Зет. Он говорил, что в жизни ничего не видел страшнее.
— Как это? — поразилась она.
— Он попал во владения кого-то или чего-то, что показалось ему наивысшим злом, исчадием ада. Это страшно напугало его. И он был безумно рад, как потом понял, вернуться обратно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});